Все права у Накамуры-самы, размещение запрещено
Выбрать...Он покупает самый дорогой торт – со снежными замками, розами по ободку, с маленькой феей сверху. Чай – только зеленый, который молочный и пахнет сливочной патокой. Чашка – большая, с ручкой в форме бабочки.
Она точно придет! Ведь это магия, против которой она бессильна.
Девушка медленно, неспешно идет по темнеющей улице. Небо становится полосатым – солнечные лучи еще подсвечивают часть облаков в алеющие тона, а там, где уже не достали, темно-синие опрокинутые холмы…
Он выкладывает на стойку апельсины, корицу, гвоздику и достает большую бутылку домашнего виноградного вина. Рука зависает над небольшой баночкой меда, но все же ставит ее к остальным пряностям.
Она придет. Потому что чувствует магию этих запахов и чувств.
Девушка поднимает воротник пальто и смотрит на небо, где в индиговой глубине слабо, едва заметно проступает первая звезда. Робкая, хрупкая, как надежда ее выбора. Ветер взметывает полы пальто и дергает за концы шарфа…
Он тщательно отсчитывает минуты для заваривающегося чая. Строго четыре, чтобы запах напоминал детство. Чистое, веселое, простое, сладкое, откровенное. В котором они были вместе. И которое так хочется вернуть.
Пусть уже они сами и не дети.
Девушка спотыкается и взмахивает руками, чтобы удержать равновесие. Перчатки давно потеряны, и руки начинают мерзнуть на ноябрьском воздухе. Она хукает на них и снова поднимает взгляд на небо. Вторая звезда…
По всей кухне плывет пряно-кисло-сладкий аромат, в который вплетаются легкие нотки ванили. Две большие глиняные кружки уже ждут своего часа на столе. Как и руки. Чтобы снова протянуть их. Как в детстве, таком далеком.
Но он не хочет назад. Вперед.
Девушка останавливается на перекрестке.
Направо – детство. Налево – детство.
Ветер толкает в спину, торопя решиться, напоминая о выборе, о звездах над головой, о том, что там, за дверью, ее ждут. Вернее, ждет.
- Прости… - шепот подхватывается ветром и несется, несется… Налево.
А каблуки уверенно стучат направо.
Запах, вылетевший из распахнутой двери, заставляет ее потянуть носом, сглотнуть и жалобно уставиться в такие необычные глаза.
- Замерзла?
- Чуть-чуть… - она немного робко протягивает обе руки. – Перчатки где-то потеряла…
Его руки горячие, словно только что держали кружку:
- Пошли, будем тебя греть. Глинтвейн как раз сварился.
Матовая прозрачная пленка в остывшей чашке чая чуть вздрагивает от сквозняка, ворвавшегося в распахнутое окно.
- Прости, - тихо шелестят листы нотной тетради.
- Прости, - мелодично дрожат трубочки ловца ветра.
- Прощаю… - беззвучно двигаются его губы, пока в глазах пляшут воспоминания о детстве, таком далеком и таком теперь холодном...