Верьте в сказку, а не сказочнику (с)
Фендом: Skip Beat!
Персонажи: Рен/Кёко
Жанр: ангст, драма, немного романтики
Рейтинг: обычный
Размер: рассказ
Все права у Накамуры, размещение только с моего разрешения.
Хочешь - я буду ненавидеть тебя?..
***
Как называют человека, который два раза наступает на одни и те же грабли?
Правильно – идиот. Ну или, в моем случае, идиотка.
Улыбка сама кривит губы, когда на экране телевизора идет интервью с ним.
- Цуруга-сан, и все же – есть та, которая занимает ваше сердце?
Скорее всего, не признается, но ведь есть. Я знаю.
- Есть, - восторженно-неверящие охи-вздохи в студии, намек на улыбку на его лице.
Да, именно так он улыбается, когда говорит о ней. Нежно, чуть-чуть робко и мечтательно.
Идиотка.
- Кто она?? – ведущие подаются вперед, не сводя глаз с расслабленной фигуры напротив.
Точно не скажет – слишком щепетилен. Или боится сглазить… Как там он тогда говорил – в шоу-бизнесе не можешь позволить себе любовь?
Цуруга-сан лишь улыбается и неопределенно пожимает плечами.
- Но это нечестно, нам же всем интересно!..
А я случайно застукала их в агентстве. Двадцать два дня назад.
Она красивая, как принцесса. И столько нежности на лице, когда смотрела на него, когда осторожно гладила по щеке…
А он улыбался. Я никогда не видела такой улыбки у него!! Застенчивая, чуть виноватая и счастливая.
Они стояли в закоулке президентского этажа, надежно скрытые от всех.
Кроме меня. Я ж вообще везучая, как… как бастард… Талантливая, упертая, как говорит Мооко-сан, сильная, целеустремленная… Куча талантов, которые тихо-мирно лежат на дне пропасти моего идиотизма.
А ведь мне уже стало казаться, что один шанс из миллиарда все-таки свалился мне на голову… Да, я долго сопротивлялась этому, да, я отрицала все, но – грабли оказались добротными, качественными, тщательно замаскировавшимися под ногами.
И только после удара я поняла, что опять и снова ошиблась. Как с тем Шо – то, что я приняла за любовь, у него было искусное манипулирование. А с Цуругой – то, что я приняла за любовь, оказалось всего лишь дружбой. Верной – он всегда меня защищал, обоюдно выгодной – мы использовали друг друга и знали это, настоящей – столько всего пережили вместе…
Вот только дружба – это еще горше, чем шотаровское манипулирование. За нее нельзя отомстить, за нее нельзя возненавидеть, чтобы выжить из души это глупую наивную… любовь…
А улыбаться так невозмутимо и честно, чтобы никто не догадался, что дружба лишь односторонняя – я не умею. Потому и стараюсь двадцать два дня прятаться от него.
Благо работы куча. Большая такая, с кучкой поменьше рядом.
Вообще-то я прячусь ото всех за этими кучами. Потому что в этот раз гораздо сложнее собрать осколки защиты, кое-как пристроить их на сердце и попытаться хоть немного укрепить их… А все слова Мооко-сан, Яширо-сана, Марии и остальных – мне ведь не нужны они. Совсем.
Нужны его слова. Три слова. До безобразия простых, которые я повторяю каждый вечер, перед сном, как молитву.
Я тебя люблю.
А потом плачу, когда за словами приходит то воспоминание – ты и она.
Потому что ты никогда так не улыбался мне. И не улыбнешься. Я не она. Не так красива, не так высока, не так стильна… Я вообще японка, а она – иностранка! Как и ты…
Нос закладывает от скопившихся слез, и я ныряю в первую попавшуюся подсобку. Вечер, никто не побеспокоит ревущую идиотку, у которой на сердце никак не проходит синяк от грабель.
Компания из трех швабр и ведра никак не реагирует на мои хлюпанья. Правильно, так и надо! Любовь непозволительная роскошь для такой, как я, которая умудряется путать ее с чем угодно…
- Поужинаем сегодня вместе? – голос звучит приглушенно, и я оледеневаю – говорят на английском.
- Ты…
- Да, я монополистка, но я скоро уеду. Когда еще снова увидимся?..
- Согласен.
Дайте кто-нибудь пистолет с одним патроном!! Потому что сэппуку я делать не умею…
Ладонь глушит мои рыдания так же надежно, как темнота подсобки прячет мои слезы. Правда, прятать не от кого, но так проще осознавать, что выхода нет.
И эта красавица подходит ему лучше, чем та давняя старшеклассница или даже я…
Тупо больно. В животе сжимается тугой комок, подкатывая тошноту к горлу.
И ведь даже ненавидеть не получится за это – он-то тут при чем?? Грабли, что ли, разложил по округе? Так аккуратнее надо было идти по округе!! Идиотка!!!
Смех прорывается сквозь слезы нервными всхлипами.
Ну позволила я снова себе любить и что, Такарада-сан?? Что дальше?! Что мне делать с этой любовью, которая нужна была вам?? И больше никому…
Заберите ее у меня, отдам с доплатой… Могу даже отправить в Антарктиду за свой счет…
Хоть ты к Шотаро иди за помощью… или к Рейно – тот сразу руками помашет перед носом, загипнотизирует…
Апатия веригами утяжеляет тело, выдавливая из тяжелой головы все мысли.
А ведь я позволила себе даже мечтать… Опять… О чем-то непонятном, трепетно ожидаемом, невероятном…
Действительно, прямо как с Шо…
Глаза под опущенными веками горят от выплаканных слез.
Я люблю тебя, Рен, вот только моя любовь опять оказалась никому, кроме меня, не нужна.
Дежурный свет коридоров, тьма за витражами, часы над лифтом показывают второй час ночи.
Нехило я засиделась в той подсобке…
Апатия, тоскливая и обреченная, по-прежнему владеет телом.
Я медленно иду по коридору, скользя взглядом по полу. Тень то уползает за спину, то появляется снова впереди. Такая же сгорбленная, как и моя душа. Привет, дурочка!
Тень тоже машет мне рукой, и мой хриплый смех шуршит по стенам.
Прикольно, да? Сойти бы с ума, забыть о произошедшем за два года, вновь ощутить облегченное сердце…
Взгляд утыкается в решетку, перекрывающую коридор, и я снова смеюсь, опираясь на нее обеими руками.
Ну да, на ночь блокируются коридоры по требованиям безопасности. А отдел тремя этажами ниже… и там же кушетка, сумка с телефоном, сменная одежда вместо этого комбинезона.
Молодец, Кёко!!
Я пытаюсь потрясти решетку. Угу, Фудзи тоже можно попробовать сдвинуть с места, чтобы вид не загораживала…
Возвращаюсь назад, по пути дергая ручки кабинетов. Я же везучая!..
Одна поддается, впуская в пахнущую хлоркой темноту. Почему хлоркой?.. А… Медпункт отдела кадров. Значит, есть телефон, чтобы позвонить охране…
И кушетка, чтобы поспать…
Действительно, зачем идти домой? В дико страшную пустоту, со стены которой смотрит он?.. Надо бы избавиться от того плаката…
Запах лекарств туманит голову, но я благодарна ему – так проще забыться…
Очередной раз за ночь открываю глаза и обвожу комнату.
За окном сереет.
Сна как такового не было. Оцепенение и безразличие вместо него, темные провалы в глубокую темноту, снова выныривание из нее.
Медленно сажусь. Кеды валяются на полу, там, где вчера скинула.
Голова кружится. То ли от пережитого, то ли от этого тошнотворного запаха лекарств. А может, от осознания, какая я все-таки дура…
Полшестого. Нормально. В такое время обычно и просыпаюсь на работу. А тут – удобно, сразу на месте… Сейчас поднимут решетки, и можно спокойно умыться в раздевалке отдела. В кафе позавтракать…
Решетки нет, и я иду по коридору, снова в таком же одиночестве.
Может, перебраться сюда жить?..
Хотя – лучше бы отсюда подальше. Но получается, что я пытаюсь сбежать…
Хочу. Да, я хочу сбежать!! Подальше от мыслей, от воспоминаний, от… от этого человека…
Рука сама касается постера на стене, с которого улыбается Цуруга Рен.
Оставить все позади, всю любовь, все надежды и мечтания… Пожелать ему счастья с ней и сбежать…
Разгоряченный лоб холодит гладкая глянцевая бумага.
Глаза в глаза – мои в его. Живые в неживые.
Понимаешь, я глупая… Непроходимо. Ты ведь… ты ведь раньше что-то чувствовал ко мне, да? Чувствовал, пытался показать это… Я видела! Честно… Вот только слишком сильна была память о предыдущих граблях, и я просто... просто боялась!!
А в итоге…
Его улыбка доброжелательна и холодна.
Правильно, в итоге – пустой коридор, постер, разговоры с самой собою…
Отталкиваюсь и почти бегу в сторону лестницы. Дверь, ступеньки, перила, ступеньки…
Кому теперь нужны твои сожаления, Могами Кёко?! Кому нужны слезы, сопли, слюни, проклятия и упреки?! Проклинай саму себя!! За глупость, за тупость, за неумение понять в правильный момент – что именно важнее в этой жизни!!
Слезы опять льются ручьем, и я облегченно выдыхаю, оказываясь в своем отделе. Вода из-под крана опаляет холодом полыхающие щеки, заставляя поперхнуться воздухом.
Соберись… соберись, пожалуйста! Ведь еще весь день делать вид, что все в порядке, что главное в жизни – работа и карьера, а все остальное – пережитки прошлого… Соберись…
Аутотренинг перед маленьким зеркалом над умывальником длится долго – приходится убеждать, убеждать, убеждать эту рыжую идиотку напротив. В конце концов я выхожу из душевой и опускаюсь на скамейку.
В душе апатия и пассивное обреченное ожидание.
С Шо было проще – ненависть и цель: отомстить и унизить. Цель помогла справиться с дурным сердцем, ненависть давала на это силы.
А как быть теперь?
За что мстить? За то, что придумала в конце концов себе сказку просто потому, что у него нашлось доброе слово для такой, как я?.. За то, что подпустил к себе так близко, не стесняясь и не боясь? За то, что верит в меня и доверяет?
Вот именно – за что?? За что возненавидеть и суметь оторвать от сердца хваткие корни сорняков любви??
Я честно пытаюсь представить, как ненавижу Цуругу Рена, но ненависть внезапно угрем выворачивается из рук, превращаясь в любовь.
Что ему надо сделать, чтобы я начала его ненавидеть?! Бросить меня?? Так мы и не были вместе!.. Сказать, что использовал меня?? Так я тоже бессовестно эксплуатировала его!!
Я опираюсь локтями на колени и закрываю лицо руками. Прячусь от мыслей, которые даже не замечают этой попытки.
Даже если он заявит, что я серая мышь по сравнению с ним – он же прав!! Прав на все тысячу процентов!..
Как мне его возненавидеть, если я так люблю его…
Из оцепенения меня выводит открывшаяся дверь отдела.
Серые глаза полны ярости, холодной и раздирающей душу.
- Могами-сан, - он даже улыбается, правда, от этого становится еще страшнее, - доброе утро.
- Д-доброе… - второе слово даже не в силах протолкнуться через сведенное горло. Надо встать… чтобы он не казался таким ужасным…
- Как дела?
Что я сделала?! Стена останавливает мое малодушное отползание назад, от разгневанного бога, который неспешно приближается ко мне.
- А то все некогда поговорить, узнать новости, - улыбка уже сияет, как прожектор маяка, выбивая уверенность из дрожащих в коленях ног.
- К-какие новости…
Он нависает надо мной, и вкрадчивый голос обволакивает мозг:
- Где ночевала, Могами-сан?
Я смотрю в серо-стальную глубину и чувствую, как меня засасывает в этот безумный водоворот.
- Ч-то?..
- Я спрашиваю – где ты была ночью!.. – мужская рука упирается в стену рядом с моим ухом, и мой взгляд против воли скашивается на нее. Запонка в рукаве рубашки дорогая, «вечерняя»…
- З-сдесь…
- В каком смысле?
- З-задержалась… А все з-закрыли… - я не отрываю взгляда от запонки. Маленький синий камень выглядит миниатюрной черной дырой, в которую затягивает взгляд.
Очередной раз хлопает дверь.
- Цуруга-сан? Кёко??
- Котонами-сан, оставьте нас на пару минут.
- Чего?!
- Я сказал… - в его голос выползает пока еще сдержанная ярость, и он на мгновение поворачивает голову к Мооко-сан, - … закройте дверь с другой стороны.
Вот он, гнев божества. Даже моя подруга, которой сам черт не брат, испаряется из комнаты, молча и стремительно.
- Почему не позвонила на вахту?
- Сотовый…. В сумке здесь был… А я… меня на этаже с отделом кадров закрыли…
- Убью Такараду.
Я перевожу взгляд на такое прекрасное лицо, потому что сейчас в его голосе лишь усталая злость и досада.
Почему ты злился?..
Я по-прежнему для него открытая книга – он вздыхает и выпрямляется, позволяя замершему сердцу застучать быстрее:
- Неужели у него нет вообще народу, что приходится так напрягать тебя??
- П-простите…
- За что? – отрывисто бросает он, прищуриваясь со своей высоты на серую букашку.
Действительно – за что?
За то, что бросил все и ни свет ни заря оказался в агентстве… За то, что эту ярость и негодование вижу я, а не она… Ведь сейчас маска валяется где-то в углу, да?
- В-вы волновались…
- Не должен был? – он, не дожидаясь ответа, чуть раздраженно хмыкает, разворачивается и… уходит.
Вот как мне возненавидеть тебя?! Когда ты просто… просто не отпускаешь мою душу, не даешь ей осознать, что у меня нет ни единого шанса!.. Даже такой, в ярости, с улыбкой, полной гнева и фальши – ты все равно остаешься в моем сердце, потому что я люблю и эту твою личность…
- Кёко, что это было?! – Мооко-сан останавливается передо мной и сурово сдвигает брови. – Что ты уже такое сделала, что Цуруга так вышел из себя??
- Не ночевала дома… - я с трудом делаю пару шагов к скамейке, буквально падая на нее. Меня трясет от собственного бессилия.
- Чего?! А где ты была?!
- Меня тут закрыли…
- Фигасе! А он как узнал, что ты не ночевала дома?! Кёко, да сядь ты ровно!..
Я не обращаю внимания на ворчащую Мооко-сан.
Зачем ты приходил? Просто волновался за глупую кохай? Зачем?? Ты ведь должен быть рядом с ней, принцессой! Той, которая вызывает у тебя ангельскую улыбку! А вместо этого – бегаешь по городу, пасешь меня… Даже не переоделся с вечера и ресторана…
Ох…
Я запускаю пальцы в волосы и чувствую, как голова идет кругом.
Я тебя не понимаю… Вообще, абсолютно!!
Ты ведь умнее меня, ты ведь должен понимать, что твоя забота сейчас – только во вред!! Тебе, мне, нам обоим!! Что это – привычка?!
Или – ты играешь с… ней? Со мной? Притворяясь влюбленным, изображая заботу?!
Не верю! Ты не такой, я знаю! И эта забота, и эта улыбка – они настоящие… И от этого голова еще больше кружится…
Рабочий день идет к концу, и я невольно чувствую облегчение, что единственная встреча с ним осталась утром. Так проще, так можно в конце концов убедить себя в том, что это обычное человеколюбие, волнение за «сестренку»…
Я невольно шарахаюсь в сторону, когда из-за поворота на меня вылетает что-то крупное и машущее крыльями:
- Могами-кун!!
Паранойя – новое приобретение за последние недели.
- Такарада-сан, добрый вечер.
- Я тебя искал!
- Слушаю вас…
Президент по-отечески приобнимает меня за плечи и внезапно широко улыбается:
- Могами-кун, хочешь в Австралию?
Я ослышалась?..
- Куда? – голос позади полон удивления.
А мне становится смешно до горечи – как день встретишь, так и проведешь?!
Такарада кидает короткий взгляд мне за спину, затем вновь смотрит на меня:
- Мне пришел запрос на твое участие в японо-австралийском телесериале. Одна из главных ролей.
- Что?! – я все еще не верю своим ушам.
- Сериал о защитниках дикой природы. Полгода натурных съемок на севере Австралии, на берегу моря. Отличный актерский состав – многие знаменитые актеры. Ну так что?
Затылком чувствую взгляд. Он словно сверлит мне череп, мешая сосредоточиться на смысле слов президента.
Я ведь хотела убежать отсюда, верно? Убежать и суметь, наконец, освободить свое сердце… Полгода на другом конце планеты, полгода среди других людей, постоянно под контролем, занимая мысли и голову чужой страной, чужими обычаями, чужим языком…
- Согласна.
- Точно? – прищуривается на меня Такарада, и я уверено киваю:
- Точно. Когда мне надо ехать?
- На оформление и согласование уйдет максимум неделя – режиссер сериала торопится начать, пока там сезон дождей. Хотя… - он призадумывается, - ты можешь вылететь и завтра...
- Сомневаюсь, Такарада-сан, что Могами-сан так уж просто примут на австралийской земле без визы.
- Ай, Рен, не придирайся к мелочам, - президент отмахивается со скучающим видом. – Электронную туристическую визу никто не отменял, а она действует год и оформляется за сутки. Так что… - он разводит руками с довольным видом. – Могами-кун, можешь не волноваться на этот счет.
- Хорошо!
Я все-таки рискую бросить на него взгляд.
Улыбка. Безупречно-фальшивая улыбка. И непроницаемые серые глаза.
- Отличная возможность проявить таланты, да, Могами-сан?
- Я тоже так думаю! – я киваю со всем энтузиазмом, на который сейчас способен мой «талант». – Спасибо, Цуруга-сан!
- Всегда пожалуйста, - улыбка становится еще более сияющей.
- Рен, пошли со мной, нам надо кое о чем поговорить, - голос президента за спиной звучит повелительно. – А ты, Могами-кун, не стой столбом. Доделывай все, что осталось, и пакуй чемоданы.
- Хорошо! До свидания, Цуруга-сан, до свидания, Такарада-сан!
Провожаю взглядом две высокие фигуры, и у самого поворота, перед тем, как исчезнуть из моего поля зрения – он оборачивается. Даже на расстоянии его взгляд примораживает к полу.
Что его так разозлило? То, что я уезжаю? Но разве его должно это волновать?.. Нет, конечно, можно было бы предположить, что его уязвило приглашение на заграничные съемки только меня!.. Но это совсем надо не знать Цуругу Рена, чтобы так думать!
Голова, вроде и успокоившаяся к вечеру, вновь начинает гудеть от мыслей.
Хватит!! Хватит думать, хватит предполагать, хватит вообще все!
Полгода. Этого должно же хватить, чтобы смириться и хоть немного притупить незваное чувство?
Сияющий огнями аэропорт похож на ночное сборище светлячков. Правда, сейчас действительно почти ночь, теплая и летняя.
- Пиши, - Мооко-сан тычет меня в бок и сурово сдвигает брови. – Мейл я тебе дала, так что не смей игнорить меня!
- Я буду писать, - улыбка сама раздвигает мои губы. Внутри все теплеет от мысли, что она нуждается в моем внимании…
- И мне пиши, - Амамия-сан тоже улыбается. – И если будет возможность – пофотографируй там побольше.
- Хорошо.
Все-таки, настоящие подруги – это то, о чем я очень долго мечтала. И в младшей школе, и в средней, и уже в Токио…
- Интересно, а Такарада-сан приедет?
- У него могут быть дела, - я оглядываюсь на огромное табло на стене. Рейс через полчаса.
- Дела?
Я пожимаю плечами на скепсис Мооко-сан. Конечно, мне было бы приятно, если бы сам президент агентства приехал проводить меня, но – не слишком ли велика честь для стажерки?
- А Цуруга-сан?
Не надо. Не надо его здесь… Я почти успокоилась за эти сутки, не видя его. Мне осталось совсем немного, еще полчаса…
- У него могут быть дела.
- Ау, гараж, - Мооко-сан уже не просто скептически смотрит на меня, она ехидно ухмыляется. – Кёко, ты сама себя слышишь?? Какие дела? Во-первых, почти ночь на дворе, во-вторых, на его месте я бы все дела отложила и приехала. В конце концов, вы столько вмес…
- У него могут быть дела, - я повторяю с нажимом, не желая слушать окончания фразы.
- Кёко…
- И мы не вместе. И никогда не были, - слова срываются сами с губ, и я понимаю, что уже на грани. Слишком долго носила в себе эту боль, чтобы сейчас удержать ее под внимательными взглядами подруг.
Мы не были вместе. Мы были рядом. Как коллеги, как друзья… Но не были вместе.
Хорошо, что они молчат.
- Объявляется посадка на рейс Токио-Дарвин. Просьба пассажиров подойти на регистрацию.
- Кёко, ты уверена?
Я смотрю на Мооко-сан и пытаюсь понять, что она спрашивает.
- Я в смысле – ты уверена, что у тебя нет шансов?
Лучше бы она помолчала!.. Но, зная ее, понимаю, что она ждет ответ.
- У него есть девушка, прекрасная, как богиня. Я сама видела их, - мы смотрим друг другу в глаза.
- Ты уверена?
Да, черт возьми!!!
С трудом сдерживаю злость и отворачиваюсь:
- Мооко-сан, может, я и дура, но отличить игру от настоящих чувств могу.
- Не надо ссориться.
- А мы и не ссоримся, Чиори, - Мооко-сан улыбается и внезапно обнимает меня. – Кёко, все будет хорошо.
- Угу, - я утыкаюсь носом в ее плечо, закусывая губу. – Спасибо…
Амамия-сан обнимает нас обоих, а затем толкает меня в плечо:
- Посадка.
- Да!
Я практически бегу к стойке регистрации, периодически оглядываясь. Они обе стоят рядышком и машут мне рукой.
Мне… мне легче. Немного… словно часть своих боли и разочарования я отдала им…
Это несправедливо, но…
Спасибо вам, девочки.
Летящих в Дарвин не так уж и много, и я иду следом за всеми по терминалу. Он длинный, каждый шаг почему-то ощущается как неотвратимое изменение в жизни.
Будет все иначе.
- Могами-сан!..
Спотыкаюсь на полушаге. Ну не может же быть…
- Уже посадка? – он подходит ближе. В джинсовом костюме почему-то выглядит совсем не звездой…
- Ага…
- Значит, успел.
Зачем ты приехал?!!
- Послушай… будь там осторожна.
Мне становится смешно и странно легко. Ты просто беспокоишься о кохай? Если честно – немного приятно, пусть даже это совсем не то, чего мне хочется…
- Не волнуйтесь, Цуруга-сан, я помню об осторожности, - я невольно улыбаюсь. – Спасибо вам.
- За что? – он смотрит чуть недовольно.
- За то, что вы приехали. За то, что вы… - я не отвожу взгляда. Ведь я могу рассчитывать на это, да? – мой друг.
- Я тебе не друг.
Ощущение, что ударили со всей силы подушкой по голове. В ушах звенит.
Не друг.
С чего я взяла…
Не друг.
Глаза напротив полны досады и странного раздражения, которое сменяется решимостью.
Идиотка. Вообразившая от доброты что-то чуть большее.
- Я…
- Простите, Цуруга-сан! – поклон – лишь способ лишиться этого взгляда. – Простите за то, что переступила дозволенную черту! Простите, что оскорбила вас своим предположением и панибратством!
- Замолчи!!
Увы, мне уже не страшно…
- Простите, я обещаю, что больше такого не повторится!!
Догнать группу, догнать, ворваться в автобус аэропорта первой, забиться в самый угол…
Рывок за плечо разворачивает меня, я лишь вижу его горящие глаза…
Второй раз меня целуют без спроса. Без разрешения. С силой. Просовывая язык между моих зубов. Свобода.
Прерывистое дыхание.
Обидно. Больно. Непонятно. Неприятно.
- Я…
Хватит.
- Вы перепутали меня со своей девушкой, Цуруга-сан, - вытираю тыльной стороной руки свои губы, не отводя взгляда от невыносимо пронзительных глаз. – Я – не она. И мне этого не надо.
Ладонь обжигает пощечина – я как-то умудряюсь достать до его лица. А затем – стены коридора, встревоженная стюардесса, или как там их называют. Автобус, взлетное поле, трап, самолет, кресло.
Все отрывками. Кадрами. Словно я смотрю фотографии, а не живу этими мгновениями.
Зачем.
В душе ни единой эмоции. Все они переплавились в холодные мысли, которые стеклышками калейдоскопа выкладываются в картинки.
Ты смотришь на нее с нежностью и любовью.
Ты целуешь меня.
Ты волнуешься.
Ты мне не друг.
Стеклышки пересыпаются и, наконец, составляют единое полотно того, что произошло.
Тебе нужна я как верноподданная, как верный самурай - императору… Чтобы было кому восторгаться тобой, искренне, по-настоящему, не видя в тебе кумира, а просто человека. В мире притворства и масок это ценится, да?
Ты будешь любить другую, ты женишься на ней, ты влюбишься по-новому в еще кого-то… Их могут быть сотни, но ты не отпустишь меня. Никогда. Потому что я твоя игрушка, любимая и необходимая, чтобы тешить свое самолюбие. Чтобы я никем больше не восторгалась, кроме тебя.
Вот только я уже была игрушкой. И категорически против ею быть снова.
Хватит.
В темном иллюминаторе уносятся вниз в пустоту тонкие цепочки взлетно-посадочной полосы.
В душе опустошение, разочарование и горькое, до желчи, облегчение.
Спасибо, что дал мне причину тебя ненавидеть.
Теперь будет проще.
***
- Стоп, сняли! Спасибо за сегодня всем!
- Кёко, идешь с нами на ужин?
Я согласно киваю:
- Только загляну к себе, приму душ.
- Ждем в столовой!
Жарко. Дико жарко. Хорошо, все съемки проходят на берегу океана – можно хоть между дублями купаться.
Здесь весело. Весело, трудно и куча всего нового. Столько, что старые мысли выползают на поверхность только по поздним вечерам.
И тогда становится до безумия тяжело.
Две недели, а все словно пять минут назад произошло.
Понятно, что не получится как с Шо – один шаг и ненависть. Слишком близко он подошел ко мне, слишком крепко он переплел мою душу с собой, чтобы все получилось с первого раза. Приходится напоминать, напоминать, напоминать – за что я должна ненавидеть его.
Но даже вспоминая поцелуй, чтобы реанимировать оскорбленную злобу, иногда начинала мечтать о продолжении… Потом одергивала и вновь вспоминала…
Мотаю головой и выхватываю бутылку воды из маленького холодильника. Делаю пару мелких глотков, возвращаю ее назад и иду в душ.
Так до сих пор и не поняла – почему он не увернулся?.. Ведь реакция у него всегда была отменной, стремительной…
Окаменевшее лицо с быстро краснеющим пятном после удара снилось первые несколько ночей. Я просыпалась в страхе, в отчаянном желании все вернуть, исправить… Потом сидела до утра и думала – а что исправить? Что можно было бы в той ситуации исправить? Сказать «Спасибо за беспокойство, Цуруга-сан» и бежать сломя голову еще до поцелуя? Но мне так хотелось надеяться, что я смогу видеть его и просто общаться даже при наличии ее, той красавицы.
Но в таком случае – я играла бы ему на руку, была бы той самой верноподданной, слепо заглядывающей в рот кумиру и восхваляющей при удобном случае… Нет, хвалить есть за что, я не спорю! Но я не хочу быть игрушкой.
Неужели ему было все равно – что я буду чувствовать, когда пойму для чего он хочет видеть меня рядом?.. Или он решил, что учел ошибки Шо?..
Я выхожу из душа и смотрю на нетбук, стоящий на столике вагончика. Надо бы проверить почту – Мооко-сан обещалась прислать мне фотографии со своих съемок в Тама.
Учел или не учел ли ошибки – я изменилась. В чем-то благодаря ему же… Мне стало не хватать только чужого счастья, пусть этот чужой – мне ближе, чем кто-либо. Я… я хочу своего. Эгоистично-личного.
А его – нет. Потому что я постоянно опаздываю на раздачу своего счастья… Или становлюсь в не ту кассу, не понимая этого.
Я переодеваюсь и сажусь перед нетбуком.
Хочу своего. Вернее, нашего. Желание настолько сильное, что дыхание перехватывает от боли, когда жестокая память напоминает произошедшее в Японии.
Счастья не будет. А я справлюсь. Это как болезнь, тяжелая и муторная, выматывающая и обессиливающая. Но я справлюсь. Просто обязана.
Мне надоело чувствовать эту боль в сердце.
Почтовый сервис уведомляет о новом письме.
Письмо? Наверное, Мооко-сан…
Е-мейл незнаком. Но японский. И мое имя в заголовке - «Могами-сан».
Почему мои руки дрожат?..
Перед глазами призрачная высокая фигура. И отзвук низкого голоса – «Могами-сан».
Нет, не может быть!!! Откуда он может знать мой е-мейл?! Кто ему даст?..
Привет, паранойя!!
Хихиканье само вырывается из груди, и я открываю письмо.
Скриншот. Прямо в окне письма.
В груди не хватает воздуха.
Фотография. Подпись большим, кричащим шрифтом: «Цуруга Рен и Хизури Джулия – что между ними?!»
Нет… Нет… Нет!!! Не верю!!
Взгляд скользит по экрану, но я просто не вижу столбцы текста, все расплывается перед глазами.
Хизури Джулия – это ведь жена Куу?? Папы!!
Фото явно из ресторана…
Он не может так… так поступать с папой!! Не может!!
Не верю!! Он не такой!..
«Поужинаем сегодня вместе?»
«Согласен»
«Когда еще снова увидимся?..»
Ярость, боль, разочарование – я хватаюсь за голову, не в силах отвести глаз от фотографии.
Ты не можешь так поступить с Куу!! Ты же сам, сам говорил, что он – пример для тебя, что тебе хочется стать лучше его!!
Но не таким же способом!!!!
Твои улыбки ей, ее улыбки тебе…
Я раскачиваюсь на диване, чувствуя, как медленно схожу с ума от нереальности происходящего.
Не верю!!!
Не верю…
Ты не такой…
Звонок телефона помогает все-таки отвернуться от жуткой правды. Шорты с сотовым лежат рядом, но я с трудом дотягиваюсь трясущейся рукой до них.
- Алло…
- Получила письмо, Могами-сан?
Я впервые слышу в низком голосе такую едкую, на грани серной кислоты, ярость, завуалированную любезным тоном.
- Скажи, это о ней ты сказала Котонами-сан – прекрасная, как богиня?
Мой взгляд утыкается вновь в безупречно красивое лицо Джулии.
Горло сдавливает, не давая полноценно ответить.
- Я передам это ей, - похоже, ему не нужны мои ответы. – Учитывая, что она очень тщеславна – ей понравится. Да и отцу будет приятно, что его жену до сих пор считают богиней…
Отцу…
- … он же даже тебе хвастался – красота моей жены и моего сына за пределами человеческой, так? Он всем знакомым это говорит, причем по несколько раз.
Сына…
Молчание кружит голову, неожиданно пустую и гулкую.
Не могу собраться с мыслями.
Джулия Хизури… гладит по щеке… сына?..
- Молчишь? А да, забыл – тебе этого не надо, - вроде и смешок в голосе, но леденеет все тело. От жуткого веселья там, за трубкой, от едкой злобы, от глубокой, как пропасть, обиды... - Извини, зря потревожил.
Телефон по-прежнему у моего уха. Но молчит. Нет больше голоса, нет больше его рядом.
Есть понимание. Равнодушное, холодное, безжалостное, словно чужое.
Я снова, вернее, опять ошиблась. Ошиблась, подменив алмаз стекляшкой.
Да… я не знаю, как смотрят матери на своих детей после долгой разлуки. Я лишь знаю, как я бы смотрела на Могами Саену, если бы довелось встретиться.
С ненавистью.
Не с любовью.
Потому что на ее лице, обращенном ко мне, не было любви. Она не касалась меня так, как на моих глазах к щеке своего сына касалась Джулия Хизури.
Заплакать бы, но слезы давит боль, не выпускает из сердца, которое сейчас рвется от ужаса непоправимости случившегося.
Я испугалась повторения – и снова ошиблась. Забыла, что молния дважды не бьет в одно и то же место, в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Разве я сама не считала, что он – не Шо?!
Фотография медленно ложится набок.
Считала. Верила. Но стоило появиться маленькому сомнению – и я бежала. Разорвав, разбив все то, что было между нами.
Перед глазами, закрывая экран, вновь появляется красивое окаменевшее лицо со следом пощечины.
Сама перечеркнула его попытку дотянуться…
«Тебе этого не надо»
Верно… Если я так легко подменяю любовь чем угодно, кроме истины – значит, мне этого не надо… Я так и сказала тогда…
Левую сторону груди начинает стягивать осушающая, резкая до темных точек в глазах боль.
Мне надо… но поздно… Твой голос был полон такой же боли… Я лишь могу представить, что ты чувствовал, когда понял насколько я сомневалась в тебе… насколько я унизила тебя своим предположением, своим отказом, своим нежеланием поговорить и разобраться… своим неверием в те два года, которые мы провели рядом друг с другом…
Резкая судорога боли выбивает остатки воздуха из легких.
Прости, Рен… Похоже, все, что мне доступно – это ненавидеть… И я успею до этой темноты возненавидеть себя…
Белый потолок почему-то очень напоминает больницу. Как и мужчина в белом халате рядом со мной.
- Доброе утро, мисс Могами. Как самочувствие?
Я молчу.
- Осторожнее надо быть все-таки, - он улыбается и грозит пальцем. – Вы такая молодая, такая красивая – и уже довели себя до сердечного приступа. Нельзя же так.
- Я… - не узнаю собственный голос и замолкаю.
- Хорошо, что вас быстро нашли ваши коллеги – если бы еще немного, и мы бы не дали гарантий, что все будет в порядке. Вы и так проспали почти девять часов.
Черт бы побрал этих коллег!..
- Зачем… зачем вы меня…
- Уу, - доктор сокрушенно качает головой, не давая мне договорить. – Мисс, неужели несчастная любовь? Ну, глупо доводить себя до такого из-за какого-то парня…
Я лишь закрываю глаза.
Все тело просто выкачано. Нет сил даже возражать…
- Ладно, отдыхайте. Поправитесь скоро – организм молодой… - он идет к дверям и уже оттуда говорит. – Как врач, могу прописать лекарство от несчастной любви – новую любовь.
Я даже рассмеяться не могу ему вслед.
Новую?! Новую любовь?!
Зачем?? Чтобы снова ошибиться?! Чтобы снова спутать ее с чем угодно – только не понять, что она настоящая?!
Спасибо, не надо…
Я лучше буду ненавидеть. Себя, любимую…
Каламбур. Строго в моем стиле.
Сна нет. Просто закрытые веки.
И собственные мысли, которые от обстановки никуда не делись. А жаль.
Я могу сердиться и обижаться за все, верно? За молчание Куона Хизури, когда было столько поводов сказать… За молчание Куу Хизури, когда он просил сыграть его сына…
Но – я не знаю причины молчания. Я лишь могу перебирать воспоминания, когда Цуруга Рен вдруг становился Куоном Хизури – я уже успела вспомнить, когда это происходило. Перебирать и понимать, что он постепенно переставал бояться проявлять самого себя при мне.
Короткие приступы необоснованной ярости и слишком импульсивного поведения, страх в глазах, необъяснимая нежность в улыбке – я была избранной, той, кто видел его настоящего…
И обменяла.
На мнимый покой. На этот потолок. На тянущееся жевательной резинкой время. На выматывающие душу мысли.
На горькую пустоту в сердце. На холодное замлевание пальцев рук. На железобетонную тяжесть в плечах.
Нежелание двигаться. Вообще. Оставьте меня здесь. Отпустите меня в темноту.
У меня лишь…
Тихий скрип двери. Через длинные секунды – едва заметный скрип стула рядом с кроватью.
Я ведь никого не звала. Ни врача, ни медсестру, ни тех, с кем снималась на взморье…
Тишина угнетает, и я открываю глаза.
- Прости меня.
Это ведь… неправда? Сон? Иллюзия, глюк, галлюцинация… Что угодно – но не может сейчас Цуруга Рен сидеть рядом с моей кроватью в Австралии!!!
Он смотрит на свои руки, словно видит впервые, а я не могу оторвать взгляда от его профиля. Идеального, но – растрепанного. В волосах, в едва заметной небритости, в чувствах.
Зачем он здесь?..
Мне становится смешно от ирреальности моей жизни. Почему снова?.. Я ведь освободила себя от повторения попыток понять любовь… Я возненавидела себя в попытке защититься от любви…
Но как защититься от нападения любви?! Когда она сама приходит и снова пробует ухватить меня за щеки, чтобы заглянуть в глаза?!
Ненавидеть?
- Хочешь… - слова с трудом даются, но я все-таки пытаюсь, - я буду ненавидеть тебя?..
- Не хочу, - он скупо качает головой, не поднимая ее. – Хочу, чтобы любила.
- Я… я не умею любить… - я слышу, как в моем голосе сама собой появляется вина. Но ведь действительно – не умею любить!! Не понимаю, не разбираюсь, не вижу!
- Я тоже… - обращенный ко мне уголок рта чуть дергается, и Рен внезапно бессильно выдыхает. - Если бы умел, не совершил столько ошибок…
Ошибок?.. Кажется, я окончательно тупею – не могу ничего понять... Может, потому, что все мои мысли сейчас стремительно заполняются безудержной радостью от его присутствия рядом??
- Каких?..
Он поворачивает голову ко мне.
Во взгляде – отчаянье, тоска и…
На левой скуле – ссадина.
Откуда?!! От пощечины не должно было остаться такого! Да и две недели прошло!...
- А… - я с трудом поднимаю тяжелую руку и указываю на свою щеку. – Это откуда?..
Кривая ухмылка. В темных глазах – необычайно знакомое выражение. Наверняка, если мне дадут зеркало, в моих глазах будет точно такая…
Ненависть к самому себе.
- За дело, - он вновь опускает голову, утыкаясь взглядом в свои руки. И внезапно, на мгновение, напоминает провинившегося старшеклассника, которого первый раз застукали за курением.
Были бы силы – захихикала бы…
Интересно все же – кто? Может, на съемках?..
- Такарада.
Я смотрю на него, не понимая:
- Что – Такарада?
Он касается ссадины:
- Такарада врезал.
Я счас упаду в обморок!!!
- Чево?!
Его голос звучит уже непроницаемо:
- Когда узнал, что я тебе позвонил после е-мейла.
Вон оно что…
Пытаюсь представить картину – и не могу. Наверное потому, что никогда не видела президента в таком состоянии, чтобы кулаком…
Молчание задумчивое. И напряженное.
Неужели Такарада-сан настолько беспокоится за меня, что готов даже любимого актера замордовать?..
Почему?
И ведь наверняка он тоже здесь… Значит, ему позвонили сразу же…
- Прости меня, - теперь в его голосе звучит усталость, вселенская и тяжелая. – Мне… мне действительно не следовало тебе звонить.
- Ты… был злой…
Снова ухмылка. Не улыбка, именно ухмылка. Горькая, до сдавленного горла.
- Был. В таком состоянии мне вообще нельзя на люди показываться, - он медленно поворачивает ко мне лицо. На губах по-прежнему ухмылка, которая одновременно и отвратительная и притягательная. – Я просто взбеленился от своей глупости и от твоей…
- Глупости, - я с трудом, но киваю. – Я понимаю.
Грусть в его глазах почему-то просто невыносима:
- Понимаешь? Даже несмотря на то, что я оскорбил тебя?
Мысли вновь растерянно кружатся вокруг его фразы, как пчелы вокруг красивых искусственных цветов.
- Как… оскорбил?..
- В аэропорту, - слова звучат так тяжело, словно он стоит на плахе. – Я ведь уподобился Фуве…
Уподобился?
Я прикрываю глаза, вспоминая поцелуй.
Считала ли я это оскорблением?.. Тогда – да. Ведь я не понимала, зачем… Вернее, я понимала все по-другому…
А он? Как он понял мои слова?.. Мои действия?..
Ведь я тоже оскорбила его… До глубины души, до самого нутра!..
Становится страшно, и я поспешно открываю глаза.
Он все так же сидит боком ко мне, повернув голову в мою сторону. И не успевает убрать с губ немного грустную улыбку с едва заметной нежностью.
Сердце начинает биться быстрее.
Что мне сказать?? Что?! Имеют ли смысл слова, когда он вот так ждет… Когда моя собственная душа уже рвется к нему, невзирая на обиду и собственные ошибки.
- Ты… не Фува.
В серых глазах удивление, а затем в них проступает надежда.
А я уже не хочу надеяться – я устала от пустых, неоправданных надежд.
Я просто хочу знать.
- Я хуже.
Я киваю и протягиваю к нему руку:
- Мне нравится.
- Честно?
Его пальцы, горячие, сильные, переплетаются с моими.
- Честно.
- Девушкам нравятся плохие парни?
Я поддаюсь на шутку и улыбаюсь, не отводя своего взгляда:
- Девушкам нравится Цуруга Рен. А вот кто ему нравится – вопрос.
- Животрепещущий? – кровать чуть прогибается под его весом, когда он садится на ее край и опирается на руки, нависая надо мной.
- Еще как…
Глаза в глаза. Его в мои. Живые в живые.
В голове ни одной мысли. Вообще. Я просто смотрю на него и улыбаюсь. По-глупому, не в силах удерживать разъезжающиеся губы.
А он вдруг становится очень серьезным:
- Я люблю тебя, Могами Кёко.
Если у меня сейчас случится сердечный приступ – не страшно же? Вокруг врачи, аппаратура… Хотя не надо – вторая ссадина точно не украсит Цуругу Рена.
- Давно?.. – вопрос такой же глупый, как и мое лицо сейчас.
- Догадайся сама.
Да я и так знаю… Мне же исповедовался в том, что влюбился в шестнадцатилетнюю…
- Два года.
- Вот именно.
От его улыбки, немного коварной, немного печальной, немного обвиняющей, сердце замирает, будто и нету его в груди.
- А… я не помню когда…
- Совсем?
Я киваю, отводя взгляд от серой глубины на ссадину.
Он явно ждет. А мне…
Страшно… Почему-то всегда проще было все это представлять в мыслях, в мечтах, выкрикивать-вышептывать наедине между всхлипами… Но вот так, глядя ему в глаза, видя его улыбку – страшно.
Но ведь я хочу – любить, видеть, иметь право, чувствовать…
Набираю воздуха в грудь и выпускаю его, когда серые глаза становятся насмешливыми.
Ну вот, сбил все настроение…
- Что? – он не двигается, все так же вися надо мной и опираясь руками по обе стороны подушки.
- Ничего… - я отбрасываю все лишнее и шагаю на грабли. – Просто… я люблю тебя…
- Как кого?
Мне становится смешно и одновременно обидно на себя саму за такое уточнение. Ну да, понимаю…
- Как сенпая, как друга, - я тороплюсь говорить, чтобы не дать ему отпрянуть, - как актера, как человека, без которого не могу… - прикасаюсь пальцем к его ссадине, - как Цуругу Рена, как Хизури Куона, как Каина… - моя ладонь полностью прижимается к его щеке, вернее, он сам прижимается к моей руке, - … как единственного, от кого буду ждать… - горло окончательно перехватывает.
Ты ведь понимаешь, да?! Понимаешь, что я хотела досказать?!
Понимает.
Теперь все по-другому – и прикосновение к губам… и чувства, которые клубятся в душе… и осторожная нежность, с которой соединяются языки…
Задыхаюсь. Сердце колотится так, что, кажется, меня просто подбрасывает на кровати.
- Дышать носом можно, - тихий смех едва пробивается сквозь грохот барабанов тайко в моих ушах.
- Наверное… - спорить или парировать нет ни сил, ни желания – слишком тесно в груди от всего. – Прости…
- За что уже?
Я осторожно пытаюсь разгладить пальцем складку между его сдвинутыми бровями:
- За все.
За мои страхи, неуверенность, глупость, ошибки, нежелание… Я успею ведь за все выпросить прощения?..
- Тогда оптом и прощаю, - он серьезно кивает. – А мне скидки на прощение будут?
Будда, он похож на мальчишку сейчас!.. Я невольно хихикаю:
- Взаимозачетом.
- Согласен.
Губы к губам, дыхание к дыханию…
- Кажется, тебе было запрещено появляться тут до моего разрешения, - голос от дверей звучит необычно холодно.
Рен оборачивается, а я выглядываю из-за него, уже догадавшись.
Такарада-сан. Не похожий на самого себя – неподвижное лицо с сурово поджатыми губами, в вполне обычном строгом костюме.
Хочется провалиться на месте от этого взгляда, который, кажется, проникает аж в подкорку, анализирует, раскладывает меня саму по полочкам.
- Ну и чего смотришь так на меня? – президент надменно вскидывает одну бровь, становясь необычно похожим на Рена, когда тот считал мои слова полной глупостью.
Может, они родственники?..
Рен молча разворачивается ко мне, и я вижу мрачно-ехидную усмешку в уголках губ.
Противостояние? Когда оно началось? Когда Такарада-сан ударил его? Или раньше? Если вспомнить – президент всегда относился к нему с язвительной снисходительностью, словно не считал нужным его хвалить…
Или же – любимых детей, за которых болеешь всей душой, всегда держишь в строгости?
Такарада-сан подходит ближе, и мне очень хочется спрятаться под одеялом. Ведь если подумать – из-за меня весь сыр-бор…
Рен ловит мой взгляд, и неожиданно улыбается – уверенно, нежно и до слез на глазах счастливо.
- Выйди, - президент протягивает сотовый, который звонит на виброзвонке, - и поговори.
Длинные ресницы прикрывают на мгновение серые глаза, и я понимаю, что он пытается взять себя в руки.
Злится. Вернее, в ярости.
Вижу, чувствую, понимаю.
Тоже в душе раздражение и досада на то, что наше личное, сокровенное пространство нарушили… Вторглись в то случайное чудо, где были только мы и наши чувства…
На лице Рена уже непроницаемая маска вежливого интереса, и он берет сотовый, поднимаясь с кровати.
Не уходи… Я даже зажму уши руками, только не уходи…
Ловлю взгляд Такарады, и снова появляется желание спрятаться под одеяло.
Он дожидается хлопка дверью, довольно демонстративного, и подходит к окну, вглядываясь вдаль за стекло.
- Понимаешь, как бы Рен не упирался и не отнекивался, он любит свою мать…
Да, любит. Его улыбка тогда, когда я заметила их, говорила это прямо, открытым текстом. Не для меня, правда, но…
- И когда Джулия появилась на пороге моего особняка, я решил, что пора расставить точки над «i». Они ведь не виделись семь лет.
Я медленно сажусь на кровати, подтягивая ноги к груди, укрываю их одеялом и смотрю в его спину.
Не виделись, да. Куу говорил, что сын покинул их в пятнадцать. Но - почему Такарада-сан рассказывает мне это?.. Словно оправдывается…
- На Рена не обижайся за молчание о ее приезде – это я запретил говорить. И сократил все ваши совместные проекты.
До меня только сейчас доходит - а ведь действительно, почему Рен не упомянул, что это Джулия, за все три с лишним недели?.. Мог бы просто представить, отговориться общим модельным бизнесом…
- Зачем?.. – вопрос занимает сейчас все: голову, сердце, душу. – Зачем…
Такарада-сан устало выдыхает и поворачивается ко мне, складывая руки на груди:
- Хотел защитить тебя и вас от Джулии. Тебе ведь незнакомо такое понятие, как материнская ревность?
Материнская ревность?!
- Вижу, что нет, - он кивает моей озадаченности. – Джулия помешана на сыне. Впрочем, Куу далеко от нее не ушел. Правда, любовь у них удушающая, не видящая ничего, кроме объекта любви…
Ну, достаточно вспомнить, как Куу рассказывал о сыне… Но разве это плохо – когда родители любят своих детей?
- … и свои понятия о том, как должно быть представлено счастье их… отпрыска, - Такарада-сан морщится. – Но если Куу вроде как более, - он выразительно крутит пальцем у виска, - рационален, то Джулия полностью помешана на сыне. Понимаешь?
Я пытаюсь представить себе такое.
Фува-сан любила Шо. Так же?
Не знаю…
- Вряд ли, Такарада-сан…
- Это точно. Пока сама не родишь – не поймешь, - он вздыхает. – В общем, по мнению Джулии у Куона может быть только одна важная и главная женщина в жизни – она сама. Ибо только она сама знает, что надо ее сыну, только она может о нем правильно позаботиться. Все. Точка. Возражения не принимаются.
- А…
- Не сталкивалась с такими матерями?
- Нет. Моя меня не любила, а мама Шо заботилась обо мне без такого…
- Вот и я о том же. Потому и пытался защитить тебя от Джулии.
- Зачем??
- Подумай сама, - он обходит мою кровать и становится в ногах, внимательно глядя на меня.
Одна женщина в жизни, помешана на сыне, уверена, что знает, в чем его счастье, ревнует…
Видимо, ответ, очевидно, написан у меня на лбу, потому что Такарада-сан кивает:
- Она тебя уже возненавидела. Заочно. Куу ведь хитрить с ней и молчать не умеет. «Дочка в Токио», «с Куоном очень близки» - она мне сама процитировала его в вечер прилета и потребовала убрать тебя из окружения Рена. Иначе грозилась сделать все, чтобы ты сама ушла из агентства. Видимо, разлука с ее обожаемым «мальчиком» даром для психики не прошла.
Интересно…
Мне становится смешно.
Я сама себя убрать не смогла от него, а тут кто-то посторонний… пусть даже его мать… пусть даже и королева…
- Рен, кстати, поддержал мою идею руками и ногами, - президент постепенно становится тем, кого я знаю два года. – Мы всячески разводили вас обеих, чтобы не спровоцировать ее на какие-либо поступки. Вот только… надо было все-таки тебе сказать, хоть немного предупредить. Прости меня, Могами-кун.
- Все в порядке.
- Ну да, что ты еще можешь сказать, - отмахивается он. – Но глядя на твое бледное лицо – не верится.
- Такарада-сан, вы сказали, что она меня уже ненавидит…
Кивок, и я невольно улыбаюсь, не обращая внимания на его удивление.
Мне ли бояться ее ненависти?
Рен появляется как шинигами – мрачный, злобный, полный какого-то недоброго веселья.
- Что хотела Джулия?
- Она возвращается.
- Куда?!
- В Японию, - он снова садится на мою кровать лицом ко мне и складывает руки на моих коленях.
Я смотрю в темные глаза человека, которого люблю всем сердцем, и улыбаюсь.
- Почему ты веселишься?
- Потому что будет интересно познакомиться с ней.
В его взгляде удивление, беспокойство и недоумение:
- Почему?
- Потому что я умею ненавидеть в ответ, - я развожу руками, вызывая у Рена ответную понимающую улыбку. – Это ведь гораздо проще, чем любить.
- Мда… - задумчиво тянет Такарада-сан и идет к дверям. – Все-таки вы слишком похожи. Даже не по себе становится насколько.
- Мы две половинки, - в серых глазах уверенность, от которой мурашки бегут по спине и становится сладко-щекотно в животе.
- Ага, - я киваю.
Две половинки, два кусочка паззла, которые строго друг под друга.
- Джулия может быть… - Такарада-сан останавливается на пороге и оборачивается на нас, - настоящей фурией, Могами-кун.
Я осторожно отвожу черную челку со лба Рена:
- Это мелочи, - вижу в его глазах веселье и уверенно киваю снова. – Просто мелочи. Фурия – не фурия, Джулия – не Джулия…
- Могами-кун, - президент протягивает мою фамилию с такой тоской и обреченностью, что я удивляюсь и выглядываю из-за плеча Рена. На лице Такарады-сана гримаса. – Ну хоть ты не становись такой, как этот… мерзавец, а?!
- Вы не понимаете, - Рен притягивает меня к себе, обнимая, и я тороплюсь успеть объяснить, - нас уже никто не разлучит. Ни материнская ревность, ни ее ненависть, - обнимаю Рена за шею, с трудом держу взгляд на поджавшем губы мужчине в дверях. Мне уже не терпится заглянуть в серые глаза, ощутить тепло губ, почувствовать, что за спиной появляются невесомые крылья. - Захочет Джулия – я буду любить ее, по крайней мере, я очень постараюсь… Но и ненавидеть я тоже умею. Качественно и со вкусом.
- Мне так и процитировать тебя? – Такарада-сан прищуривается.
- Ага. Прямо так…
Все, больше не могу!!
Серебристо-стальная глубина манит, зовет, завораживает, заставляя забыть обо всем, обо всех, о целом мире.
Какая мне разница – как ко мне будут относиться те, другие люди, которых я пока не знаю или не очень знаю. Ненавидеть, любить, равнодушно смотреть, сплетничать…
Есть он и есть я. Есть наша жизнь.
И это я буду защищать любой ценой. Нас. Обоих. От всех.
Рен смеется мне в губы:
- У тебя выражение камикадзе.
Я фыркаю ему в нос:
- А сам?
- Будет… - он мотает головой, а затем улыбается. Как улыбался Каин на вызов Мурасаме. Пуская же такую волну легкого страха, возбуждения и азарта по спине, - весело. Предупреждаю сразу.
- Кто предупрежден, тот вооружен, - я чувствую, как в душе все ликует. Ну вот, семейство Хиллов на выезде… Как там сказал президент – мы похожи. – Я тебя никому не отдам.
- Аналогично, - его глаза вспыхивают недобрым предостережением неизвестным пока желающим. – Ни богу, ни дьяволу, ни кому-бы то ни было. Даже если он – моя мать.
Его губы такие… жадные, требующие, возбуждающие… Сердце волнуется в груди, но я не обращаю на это внимание.
И на мелочи в нашей жизни я тем более не буду обращать внимание. У меня уже есть тот, кто владеет им на все сто процентов.
А остальное – не важно.
Персонажи: Рен/Кёко
Жанр: ангст, драма, немного романтики
Рейтинг: обычный
Размер: рассказ
Все права у Накамуры, размещение только с моего разрешения.
Хочешь - я буду ненавидеть тебя?..
***
Как называют человека, который два раза наступает на одни и те же грабли?
Правильно – идиот. Ну или, в моем случае, идиотка.
Улыбка сама кривит губы, когда на экране телевизора идет интервью с ним.
- Цуруга-сан, и все же – есть та, которая занимает ваше сердце?
Скорее всего, не признается, но ведь есть. Я знаю.
- Есть, - восторженно-неверящие охи-вздохи в студии, намек на улыбку на его лице.
Да, именно так он улыбается, когда говорит о ней. Нежно, чуть-чуть робко и мечтательно.
Идиотка.
- Кто она?? – ведущие подаются вперед, не сводя глаз с расслабленной фигуры напротив.
Точно не скажет – слишком щепетилен. Или боится сглазить… Как там он тогда говорил – в шоу-бизнесе не можешь позволить себе любовь?
Цуруга-сан лишь улыбается и неопределенно пожимает плечами.
- Но это нечестно, нам же всем интересно!..
А я случайно застукала их в агентстве. Двадцать два дня назад.
Она красивая, как принцесса. И столько нежности на лице, когда смотрела на него, когда осторожно гладила по щеке…
А он улыбался. Я никогда не видела такой улыбки у него!! Застенчивая, чуть виноватая и счастливая.
Они стояли в закоулке президентского этажа, надежно скрытые от всех.
Кроме меня. Я ж вообще везучая, как… как бастард… Талантливая, упертая, как говорит Мооко-сан, сильная, целеустремленная… Куча талантов, которые тихо-мирно лежат на дне пропасти моего идиотизма.
А ведь мне уже стало казаться, что один шанс из миллиарда все-таки свалился мне на голову… Да, я долго сопротивлялась этому, да, я отрицала все, но – грабли оказались добротными, качественными, тщательно замаскировавшимися под ногами.
И только после удара я поняла, что опять и снова ошиблась. Как с тем Шо – то, что я приняла за любовь, у него было искусное манипулирование. А с Цуругой – то, что я приняла за любовь, оказалось всего лишь дружбой. Верной – он всегда меня защищал, обоюдно выгодной – мы использовали друг друга и знали это, настоящей – столько всего пережили вместе…
Вот только дружба – это еще горше, чем шотаровское манипулирование. За нее нельзя отомстить, за нее нельзя возненавидеть, чтобы выжить из души это глупую наивную… любовь…
А улыбаться так невозмутимо и честно, чтобы никто не догадался, что дружба лишь односторонняя – я не умею. Потому и стараюсь двадцать два дня прятаться от него.
Благо работы куча. Большая такая, с кучкой поменьше рядом.
Вообще-то я прячусь ото всех за этими кучами. Потому что в этот раз гораздо сложнее собрать осколки защиты, кое-как пристроить их на сердце и попытаться хоть немного укрепить их… А все слова Мооко-сан, Яширо-сана, Марии и остальных – мне ведь не нужны они. Совсем.
Нужны его слова. Три слова. До безобразия простых, которые я повторяю каждый вечер, перед сном, как молитву.
Я тебя люблю.
А потом плачу, когда за словами приходит то воспоминание – ты и она.
Потому что ты никогда так не улыбался мне. И не улыбнешься. Я не она. Не так красива, не так высока, не так стильна… Я вообще японка, а она – иностранка! Как и ты…
Нос закладывает от скопившихся слез, и я ныряю в первую попавшуюся подсобку. Вечер, никто не побеспокоит ревущую идиотку, у которой на сердце никак не проходит синяк от грабель.
Компания из трех швабр и ведра никак не реагирует на мои хлюпанья. Правильно, так и надо! Любовь непозволительная роскошь для такой, как я, которая умудряется путать ее с чем угодно…
- Поужинаем сегодня вместе? – голос звучит приглушенно, и я оледеневаю – говорят на английском.
- Ты…
- Да, я монополистка, но я скоро уеду. Когда еще снова увидимся?..
- Согласен.
Дайте кто-нибудь пистолет с одним патроном!! Потому что сэппуку я делать не умею…
Ладонь глушит мои рыдания так же надежно, как темнота подсобки прячет мои слезы. Правда, прятать не от кого, но так проще осознавать, что выхода нет.
И эта красавица подходит ему лучше, чем та давняя старшеклассница или даже я…
Тупо больно. В животе сжимается тугой комок, подкатывая тошноту к горлу.
И ведь даже ненавидеть не получится за это – он-то тут при чем?? Грабли, что ли, разложил по округе? Так аккуратнее надо было идти по округе!! Идиотка!!!
Смех прорывается сквозь слезы нервными всхлипами.
Ну позволила я снова себе любить и что, Такарада-сан?? Что дальше?! Что мне делать с этой любовью, которая нужна была вам?? И больше никому…
Заберите ее у меня, отдам с доплатой… Могу даже отправить в Антарктиду за свой счет…
Хоть ты к Шотаро иди за помощью… или к Рейно – тот сразу руками помашет перед носом, загипнотизирует…
Апатия веригами утяжеляет тело, выдавливая из тяжелой головы все мысли.
А ведь я позволила себе даже мечтать… Опять… О чем-то непонятном, трепетно ожидаемом, невероятном…
Действительно, прямо как с Шо…
Глаза под опущенными веками горят от выплаканных слез.
Я люблю тебя, Рен, вот только моя любовь опять оказалась никому, кроме меня, не нужна.
Дежурный свет коридоров, тьма за витражами, часы над лифтом показывают второй час ночи.
Нехило я засиделась в той подсобке…
Апатия, тоскливая и обреченная, по-прежнему владеет телом.
Я медленно иду по коридору, скользя взглядом по полу. Тень то уползает за спину, то появляется снова впереди. Такая же сгорбленная, как и моя душа. Привет, дурочка!
Тень тоже машет мне рукой, и мой хриплый смех шуршит по стенам.
Прикольно, да? Сойти бы с ума, забыть о произошедшем за два года, вновь ощутить облегченное сердце…
Взгляд утыкается в решетку, перекрывающую коридор, и я снова смеюсь, опираясь на нее обеими руками.
Ну да, на ночь блокируются коридоры по требованиям безопасности. А отдел тремя этажами ниже… и там же кушетка, сумка с телефоном, сменная одежда вместо этого комбинезона.
Молодец, Кёко!!
Я пытаюсь потрясти решетку. Угу, Фудзи тоже можно попробовать сдвинуть с места, чтобы вид не загораживала…
Возвращаюсь назад, по пути дергая ручки кабинетов. Я же везучая!..
Одна поддается, впуская в пахнущую хлоркой темноту. Почему хлоркой?.. А… Медпункт отдела кадров. Значит, есть телефон, чтобы позвонить охране…
И кушетка, чтобы поспать…
Действительно, зачем идти домой? В дико страшную пустоту, со стены которой смотрит он?.. Надо бы избавиться от того плаката…
Запах лекарств туманит голову, но я благодарна ему – так проще забыться…
Очередной раз за ночь открываю глаза и обвожу комнату.
За окном сереет.
Сна как такового не было. Оцепенение и безразличие вместо него, темные провалы в глубокую темноту, снова выныривание из нее.
Медленно сажусь. Кеды валяются на полу, там, где вчера скинула.
Голова кружится. То ли от пережитого, то ли от этого тошнотворного запаха лекарств. А может, от осознания, какая я все-таки дура…
Полшестого. Нормально. В такое время обычно и просыпаюсь на работу. А тут – удобно, сразу на месте… Сейчас поднимут решетки, и можно спокойно умыться в раздевалке отдела. В кафе позавтракать…
Решетки нет, и я иду по коридору, снова в таком же одиночестве.
Может, перебраться сюда жить?..
Хотя – лучше бы отсюда подальше. Но получается, что я пытаюсь сбежать…
Хочу. Да, я хочу сбежать!! Подальше от мыслей, от воспоминаний, от… от этого человека…
Рука сама касается постера на стене, с которого улыбается Цуруга Рен.
Оставить все позади, всю любовь, все надежды и мечтания… Пожелать ему счастья с ней и сбежать…
Разгоряченный лоб холодит гладкая глянцевая бумага.
Глаза в глаза – мои в его. Живые в неживые.
Понимаешь, я глупая… Непроходимо. Ты ведь… ты ведь раньше что-то чувствовал ко мне, да? Чувствовал, пытался показать это… Я видела! Честно… Вот только слишком сильна была память о предыдущих граблях, и я просто... просто боялась!!
А в итоге…
Его улыбка доброжелательна и холодна.
Правильно, в итоге – пустой коридор, постер, разговоры с самой собою…
Отталкиваюсь и почти бегу в сторону лестницы. Дверь, ступеньки, перила, ступеньки…
Кому теперь нужны твои сожаления, Могами Кёко?! Кому нужны слезы, сопли, слюни, проклятия и упреки?! Проклинай саму себя!! За глупость, за тупость, за неумение понять в правильный момент – что именно важнее в этой жизни!!
Слезы опять льются ручьем, и я облегченно выдыхаю, оказываясь в своем отделе. Вода из-под крана опаляет холодом полыхающие щеки, заставляя поперхнуться воздухом.
Соберись… соберись, пожалуйста! Ведь еще весь день делать вид, что все в порядке, что главное в жизни – работа и карьера, а все остальное – пережитки прошлого… Соберись…
Аутотренинг перед маленьким зеркалом над умывальником длится долго – приходится убеждать, убеждать, убеждать эту рыжую идиотку напротив. В конце концов я выхожу из душевой и опускаюсь на скамейку.
В душе апатия и пассивное обреченное ожидание.
С Шо было проще – ненависть и цель: отомстить и унизить. Цель помогла справиться с дурным сердцем, ненависть давала на это силы.
А как быть теперь?
За что мстить? За то, что придумала в конце концов себе сказку просто потому, что у него нашлось доброе слово для такой, как я?.. За то, что подпустил к себе так близко, не стесняясь и не боясь? За то, что верит в меня и доверяет?
Вот именно – за что?? За что возненавидеть и суметь оторвать от сердца хваткие корни сорняков любви??
Я честно пытаюсь представить, как ненавижу Цуругу Рена, но ненависть внезапно угрем выворачивается из рук, превращаясь в любовь.
Что ему надо сделать, чтобы я начала его ненавидеть?! Бросить меня?? Так мы и не были вместе!.. Сказать, что использовал меня?? Так я тоже бессовестно эксплуатировала его!!
Я опираюсь локтями на колени и закрываю лицо руками. Прячусь от мыслей, которые даже не замечают этой попытки.
Даже если он заявит, что я серая мышь по сравнению с ним – он же прав!! Прав на все тысячу процентов!..
Как мне его возненавидеть, если я так люблю его…
Из оцепенения меня выводит открывшаяся дверь отдела.
Серые глаза полны ярости, холодной и раздирающей душу.
- Могами-сан, - он даже улыбается, правда, от этого становится еще страшнее, - доброе утро.
- Д-доброе… - второе слово даже не в силах протолкнуться через сведенное горло. Надо встать… чтобы он не казался таким ужасным…
- Как дела?
Что я сделала?! Стена останавливает мое малодушное отползание назад, от разгневанного бога, который неспешно приближается ко мне.
- А то все некогда поговорить, узнать новости, - улыбка уже сияет, как прожектор маяка, выбивая уверенность из дрожащих в коленях ног.
- К-какие новости…
Он нависает надо мной, и вкрадчивый голос обволакивает мозг:
- Где ночевала, Могами-сан?
Я смотрю в серо-стальную глубину и чувствую, как меня засасывает в этот безумный водоворот.
- Ч-то?..
- Я спрашиваю – где ты была ночью!.. – мужская рука упирается в стену рядом с моим ухом, и мой взгляд против воли скашивается на нее. Запонка в рукаве рубашки дорогая, «вечерняя»…
- З-сдесь…
- В каком смысле?
- З-задержалась… А все з-закрыли… - я не отрываю взгляда от запонки. Маленький синий камень выглядит миниатюрной черной дырой, в которую затягивает взгляд.
Очередной раз хлопает дверь.
- Цуруга-сан? Кёко??
- Котонами-сан, оставьте нас на пару минут.
- Чего?!
- Я сказал… - в его голос выползает пока еще сдержанная ярость, и он на мгновение поворачивает голову к Мооко-сан, - … закройте дверь с другой стороны.
Вот он, гнев божества. Даже моя подруга, которой сам черт не брат, испаряется из комнаты, молча и стремительно.
- Почему не позвонила на вахту?
- Сотовый…. В сумке здесь был… А я… меня на этаже с отделом кадров закрыли…
- Убью Такараду.
Я перевожу взгляд на такое прекрасное лицо, потому что сейчас в его голосе лишь усталая злость и досада.
Почему ты злился?..
Я по-прежнему для него открытая книга – он вздыхает и выпрямляется, позволяя замершему сердцу застучать быстрее:
- Неужели у него нет вообще народу, что приходится так напрягать тебя??
- П-простите…
- За что? – отрывисто бросает он, прищуриваясь со своей высоты на серую букашку.
Действительно – за что?
За то, что бросил все и ни свет ни заря оказался в агентстве… За то, что эту ярость и негодование вижу я, а не она… Ведь сейчас маска валяется где-то в углу, да?
- В-вы волновались…
- Не должен был? – он, не дожидаясь ответа, чуть раздраженно хмыкает, разворачивается и… уходит.
Вот как мне возненавидеть тебя?! Когда ты просто… просто не отпускаешь мою душу, не даешь ей осознать, что у меня нет ни единого шанса!.. Даже такой, в ярости, с улыбкой, полной гнева и фальши – ты все равно остаешься в моем сердце, потому что я люблю и эту твою личность…
- Кёко, что это было?! – Мооко-сан останавливается передо мной и сурово сдвигает брови. – Что ты уже такое сделала, что Цуруга так вышел из себя??
- Не ночевала дома… - я с трудом делаю пару шагов к скамейке, буквально падая на нее. Меня трясет от собственного бессилия.
- Чего?! А где ты была?!
- Меня тут закрыли…
- Фигасе! А он как узнал, что ты не ночевала дома?! Кёко, да сядь ты ровно!..
Я не обращаю внимания на ворчащую Мооко-сан.
Зачем ты приходил? Просто волновался за глупую кохай? Зачем?? Ты ведь должен быть рядом с ней, принцессой! Той, которая вызывает у тебя ангельскую улыбку! А вместо этого – бегаешь по городу, пасешь меня… Даже не переоделся с вечера и ресторана…
Ох…
Я запускаю пальцы в волосы и чувствую, как голова идет кругом.
Я тебя не понимаю… Вообще, абсолютно!!
Ты ведь умнее меня, ты ведь должен понимать, что твоя забота сейчас – только во вред!! Тебе, мне, нам обоим!! Что это – привычка?!
Или – ты играешь с… ней? Со мной? Притворяясь влюбленным, изображая заботу?!
Не верю! Ты не такой, я знаю! И эта забота, и эта улыбка – они настоящие… И от этого голова еще больше кружится…
Рабочий день идет к концу, и я невольно чувствую облегчение, что единственная встреча с ним осталась утром. Так проще, так можно в конце концов убедить себя в том, что это обычное человеколюбие, волнение за «сестренку»…
Я невольно шарахаюсь в сторону, когда из-за поворота на меня вылетает что-то крупное и машущее крыльями:
- Могами-кун!!
Паранойя – новое приобретение за последние недели.
- Такарада-сан, добрый вечер.
- Я тебя искал!
- Слушаю вас…
Президент по-отечески приобнимает меня за плечи и внезапно широко улыбается:
- Могами-кун, хочешь в Австралию?
Я ослышалась?..
- Куда? – голос позади полон удивления.
А мне становится смешно до горечи – как день встретишь, так и проведешь?!
Такарада кидает короткий взгляд мне за спину, затем вновь смотрит на меня:
- Мне пришел запрос на твое участие в японо-австралийском телесериале. Одна из главных ролей.
- Что?! – я все еще не верю своим ушам.
- Сериал о защитниках дикой природы. Полгода натурных съемок на севере Австралии, на берегу моря. Отличный актерский состав – многие знаменитые актеры. Ну так что?
Затылком чувствую взгляд. Он словно сверлит мне череп, мешая сосредоточиться на смысле слов президента.
Я ведь хотела убежать отсюда, верно? Убежать и суметь, наконец, освободить свое сердце… Полгода на другом конце планеты, полгода среди других людей, постоянно под контролем, занимая мысли и голову чужой страной, чужими обычаями, чужим языком…
- Согласна.
- Точно? – прищуривается на меня Такарада, и я уверено киваю:
- Точно. Когда мне надо ехать?
- На оформление и согласование уйдет максимум неделя – режиссер сериала торопится начать, пока там сезон дождей. Хотя… - он призадумывается, - ты можешь вылететь и завтра...
- Сомневаюсь, Такарада-сан, что Могами-сан так уж просто примут на австралийской земле без визы.
- Ай, Рен, не придирайся к мелочам, - президент отмахивается со скучающим видом. – Электронную туристическую визу никто не отменял, а она действует год и оформляется за сутки. Так что… - он разводит руками с довольным видом. – Могами-кун, можешь не волноваться на этот счет.
- Хорошо!
Я все-таки рискую бросить на него взгляд.
Улыбка. Безупречно-фальшивая улыбка. И непроницаемые серые глаза.
- Отличная возможность проявить таланты, да, Могами-сан?
- Я тоже так думаю! – я киваю со всем энтузиазмом, на который сейчас способен мой «талант». – Спасибо, Цуруга-сан!
- Всегда пожалуйста, - улыбка становится еще более сияющей.
- Рен, пошли со мной, нам надо кое о чем поговорить, - голос президента за спиной звучит повелительно. – А ты, Могами-кун, не стой столбом. Доделывай все, что осталось, и пакуй чемоданы.
- Хорошо! До свидания, Цуруга-сан, до свидания, Такарада-сан!
Провожаю взглядом две высокие фигуры, и у самого поворота, перед тем, как исчезнуть из моего поля зрения – он оборачивается. Даже на расстоянии его взгляд примораживает к полу.
Что его так разозлило? То, что я уезжаю? Но разве его должно это волновать?.. Нет, конечно, можно было бы предположить, что его уязвило приглашение на заграничные съемки только меня!.. Но это совсем надо не знать Цуругу Рена, чтобы так думать!
Голова, вроде и успокоившаяся к вечеру, вновь начинает гудеть от мыслей.
Хватит!! Хватит думать, хватит предполагать, хватит вообще все!
Полгода. Этого должно же хватить, чтобы смириться и хоть немного притупить незваное чувство?
Сияющий огнями аэропорт похож на ночное сборище светлячков. Правда, сейчас действительно почти ночь, теплая и летняя.
- Пиши, - Мооко-сан тычет меня в бок и сурово сдвигает брови. – Мейл я тебе дала, так что не смей игнорить меня!
- Я буду писать, - улыбка сама раздвигает мои губы. Внутри все теплеет от мысли, что она нуждается в моем внимании…
- И мне пиши, - Амамия-сан тоже улыбается. – И если будет возможность – пофотографируй там побольше.
- Хорошо.
Все-таки, настоящие подруги – это то, о чем я очень долго мечтала. И в младшей школе, и в средней, и уже в Токио…
- Интересно, а Такарада-сан приедет?
- У него могут быть дела, - я оглядываюсь на огромное табло на стене. Рейс через полчаса.
- Дела?
Я пожимаю плечами на скепсис Мооко-сан. Конечно, мне было бы приятно, если бы сам президент агентства приехал проводить меня, но – не слишком ли велика честь для стажерки?
- А Цуруга-сан?
Не надо. Не надо его здесь… Я почти успокоилась за эти сутки, не видя его. Мне осталось совсем немного, еще полчаса…
- У него могут быть дела.
- Ау, гараж, - Мооко-сан уже не просто скептически смотрит на меня, она ехидно ухмыляется. – Кёко, ты сама себя слышишь?? Какие дела? Во-первых, почти ночь на дворе, во-вторых, на его месте я бы все дела отложила и приехала. В конце концов, вы столько вмес…
- У него могут быть дела, - я повторяю с нажимом, не желая слушать окончания фразы.
- Кёко…
- И мы не вместе. И никогда не были, - слова срываются сами с губ, и я понимаю, что уже на грани. Слишком долго носила в себе эту боль, чтобы сейчас удержать ее под внимательными взглядами подруг.
Мы не были вместе. Мы были рядом. Как коллеги, как друзья… Но не были вместе.
Хорошо, что они молчат.
- Объявляется посадка на рейс Токио-Дарвин. Просьба пассажиров подойти на регистрацию.
- Кёко, ты уверена?
Я смотрю на Мооко-сан и пытаюсь понять, что она спрашивает.
- Я в смысле – ты уверена, что у тебя нет шансов?
Лучше бы она помолчала!.. Но, зная ее, понимаю, что она ждет ответ.
- У него есть девушка, прекрасная, как богиня. Я сама видела их, - мы смотрим друг другу в глаза.
- Ты уверена?
Да, черт возьми!!!
С трудом сдерживаю злость и отворачиваюсь:
- Мооко-сан, может, я и дура, но отличить игру от настоящих чувств могу.
- Не надо ссориться.
- А мы и не ссоримся, Чиори, - Мооко-сан улыбается и внезапно обнимает меня. – Кёко, все будет хорошо.
- Угу, - я утыкаюсь носом в ее плечо, закусывая губу. – Спасибо…
Амамия-сан обнимает нас обоих, а затем толкает меня в плечо:
- Посадка.
- Да!
Я практически бегу к стойке регистрации, периодически оглядываясь. Они обе стоят рядышком и машут мне рукой.
Мне… мне легче. Немного… словно часть своих боли и разочарования я отдала им…
Это несправедливо, но…
Спасибо вам, девочки.
Летящих в Дарвин не так уж и много, и я иду следом за всеми по терминалу. Он длинный, каждый шаг почему-то ощущается как неотвратимое изменение в жизни.
Будет все иначе.
- Могами-сан!..
Спотыкаюсь на полушаге. Ну не может же быть…
- Уже посадка? – он подходит ближе. В джинсовом костюме почему-то выглядит совсем не звездой…
- Ага…
- Значит, успел.
Зачем ты приехал?!!
- Послушай… будь там осторожна.
Мне становится смешно и странно легко. Ты просто беспокоишься о кохай? Если честно – немного приятно, пусть даже это совсем не то, чего мне хочется…
- Не волнуйтесь, Цуруга-сан, я помню об осторожности, - я невольно улыбаюсь. – Спасибо вам.
- За что? – он смотрит чуть недовольно.
- За то, что вы приехали. За то, что вы… - я не отвожу взгляда. Ведь я могу рассчитывать на это, да? – мой друг.
- Я тебе не друг.
Ощущение, что ударили со всей силы подушкой по голове. В ушах звенит.
Не друг.
С чего я взяла…
Не друг.
Глаза напротив полны досады и странного раздражения, которое сменяется решимостью.
Идиотка. Вообразившая от доброты что-то чуть большее.
- Я…
- Простите, Цуруга-сан! – поклон – лишь способ лишиться этого взгляда. – Простите за то, что переступила дозволенную черту! Простите, что оскорбила вас своим предположением и панибратством!
- Замолчи!!
Увы, мне уже не страшно…
- Простите, я обещаю, что больше такого не повторится!!
Догнать группу, догнать, ворваться в автобус аэропорта первой, забиться в самый угол…
Рывок за плечо разворачивает меня, я лишь вижу его горящие глаза…
Второй раз меня целуют без спроса. Без разрешения. С силой. Просовывая язык между моих зубов. Свобода.
Прерывистое дыхание.
Обидно. Больно. Непонятно. Неприятно.
- Я…
Хватит.
- Вы перепутали меня со своей девушкой, Цуруга-сан, - вытираю тыльной стороной руки свои губы, не отводя взгляда от невыносимо пронзительных глаз. – Я – не она. И мне этого не надо.
Ладонь обжигает пощечина – я как-то умудряюсь достать до его лица. А затем – стены коридора, встревоженная стюардесса, или как там их называют. Автобус, взлетное поле, трап, самолет, кресло.
Все отрывками. Кадрами. Словно я смотрю фотографии, а не живу этими мгновениями.
Зачем.
В душе ни единой эмоции. Все они переплавились в холодные мысли, которые стеклышками калейдоскопа выкладываются в картинки.
Ты смотришь на нее с нежностью и любовью.
Ты целуешь меня.
Ты волнуешься.
Ты мне не друг.
Стеклышки пересыпаются и, наконец, составляют единое полотно того, что произошло.
Тебе нужна я как верноподданная, как верный самурай - императору… Чтобы было кому восторгаться тобой, искренне, по-настоящему, не видя в тебе кумира, а просто человека. В мире притворства и масок это ценится, да?
Ты будешь любить другую, ты женишься на ней, ты влюбишься по-новому в еще кого-то… Их могут быть сотни, но ты не отпустишь меня. Никогда. Потому что я твоя игрушка, любимая и необходимая, чтобы тешить свое самолюбие. Чтобы я никем больше не восторгалась, кроме тебя.
Вот только я уже была игрушкой. И категорически против ею быть снова.
Хватит.
В темном иллюминаторе уносятся вниз в пустоту тонкие цепочки взлетно-посадочной полосы.
В душе опустошение, разочарование и горькое, до желчи, облегчение.
Спасибо, что дал мне причину тебя ненавидеть.
Теперь будет проще.
***
- Стоп, сняли! Спасибо за сегодня всем!
- Кёко, идешь с нами на ужин?
Я согласно киваю:
- Только загляну к себе, приму душ.
- Ждем в столовой!
Жарко. Дико жарко. Хорошо, все съемки проходят на берегу океана – можно хоть между дублями купаться.
Здесь весело. Весело, трудно и куча всего нового. Столько, что старые мысли выползают на поверхность только по поздним вечерам.
И тогда становится до безумия тяжело.
Две недели, а все словно пять минут назад произошло.
Понятно, что не получится как с Шо – один шаг и ненависть. Слишком близко он подошел ко мне, слишком крепко он переплел мою душу с собой, чтобы все получилось с первого раза. Приходится напоминать, напоминать, напоминать – за что я должна ненавидеть его.
Но даже вспоминая поцелуй, чтобы реанимировать оскорбленную злобу, иногда начинала мечтать о продолжении… Потом одергивала и вновь вспоминала…
Мотаю головой и выхватываю бутылку воды из маленького холодильника. Делаю пару мелких глотков, возвращаю ее назад и иду в душ.
Так до сих пор и не поняла – почему он не увернулся?.. Ведь реакция у него всегда была отменной, стремительной…
Окаменевшее лицо с быстро краснеющим пятном после удара снилось первые несколько ночей. Я просыпалась в страхе, в отчаянном желании все вернуть, исправить… Потом сидела до утра и думала – а что исправить? Что можно было бы в той ситуации исправить? Сказать «Спасибо за беспокойство, Цуруга-сан» и бежать сломя голову еще до поцелуя? Но мне так хотелось надеяться, что я смогу видеть его и просто общаться даже при наличии ее, той красавицы.
Но в таком случае – я играла бы ему на руку, была бы той самой верноподданной, слепо заглядывающей в рот кумиру и восхваляющей при удобном случае… Нет, хвалить есть за что, я не спорю! Но я не хочу быть игрушкой.
Неужели ему было все равно – что я буду чувствовать, когда пойму для чего он хочет видеть меня рядом?.. Или он решил, что учел ошибки Шо?..
Я выхожу из душа и смотрю на нетбук, стоящий на столике вагончика. Надо бы проверить почту – Мооко-сан обещалась прислать мне фотографии со своих съемок в Тама.
Учел или не учел ли ошибки – я изменилась. В чем-то благодаря ему же… Мне стало не хватать только чужого счастья, пусть этот чужой – мне ближе, чем кто-либо. Я… я хочу своего. Эгоистично-личного.
А его – нет. Потому что я постоянно опаздываю на раздачу своего счастья… Или становлюсь в не ту кассу, не понимая этого.
Я переодеваюсь и сажусь перед нетбуком.
Хочу своего. Вернее, нашего. Желание настолько сильное, что дыхание перехватывает от боли, когда жестокая память напоминает произошедшее в Японии.
Счастья не будет. А я справлюсь. Это как болезнь, тяжелая и муторная, выматывающая и обессиливающая. Но я справлюсь. Просто обязана.
Мне надоело чувствовать эту боль в сердце.
Почтовый сервис уведомляет о новом письме.
Письмо? Наверное, Мооко-сан…
Е-мейл незнаком. Но японский. И мое имя в заголовке - «Могами-сан».
Почему мои руки дрожат?..
Перед глазами призрачная высокая фигура. И отзвук низкого голоса – «Могами-сан».
Нет, не может быть!!! Откуда он может знать мой е-мейл?! Кто ему даст?..
Привет, паранойя!!
Хихиканье само вырывается из груди, и я открываю письмо.
Скриншот. Прямо в окне письма.
В груди не хватает воздуха.
Фотография. Подпись большим, кричащим шрифтом: «Цуруга Рен и Хизури Джулия – что между ними?!»
Нет… Нет… Нет!!! Не верю!!
Взгляд скользит по экрану, но я просто не вижу столбцы текста, все расплывается перед глазами.
Хизури Джулия – это ведь жена Куу?? Папы!!
Фото явно из ресторана…
Он не может так… так поступать с папой!! Не может!!
Не верю!! Он не такой!..
«Поужинаем сегодня вместе?»
«Согласен»
«Когда еще снова увидимся?..»
Ярость, боль, разочарование – я хватаюсь за голову, не в силах отвести глаз от фотографии.
Ты не можешь так поступить с Куу!! Ты же сам, сам говорил, что он – пример для тебя, что тебе хочется стать лучше его!!
Но не таким же способом!!!!
Твои улыбки ей, ее улыбки тебе…
Я раскачиваюсь на диване, чувствуя, как медленно схожу с ума от нереальности происходящего.
Не верю!!!
Не верю…
Ты не такой…
Звонок телефона помогает все-таки отвернуться от жуткой правды. Шорты с сотовым лежат рядом, но я с трудом дотягиваюсь трясущейся рукой до них.
- Алло…
- Получила письмо, Могами-сан?
Я впервые слышу в низком голосе такую едкую, на грани серной кислоты, ярость, завуалированную любезным тоном.
- Скажи, это о ней ты сказала Котонами-сан – прекрасная, как богиня?
Мой взгляд утыкается вновь в безупречно красивое лицо Джулии.
Горло сдавливает, не давая полноценно ответить.
- Я передам это ей, - похоже, ему не нужны мои ответы. – Учитывая, что она очень тщеславна – ей понравится. Да и отцу будет приятно, что его жену до сих пор считают богиней…
Отцу…
- … он же даже тебе хвастался – красота моей жены и моего сына за пределами человеческой, так? Он всем знакомым это говорит, причем по несколько раз.
Сына…
Молчание кружит голову, неожиданно пустую и гулкую.
Не могу собраться с мыслями.
Джулия Хизури… гладит по щеке… сына?..
- Молчишь? А да, забыл – тебе этого не надо, - вроде и смешок в голосе, но леденеет все тело. От жуткого веселья там, за трубкой, от едкой злобы, от глубокой, как пропасть, обиды... - Извини, зря потревожил.
Телефон по-прежнему у моего уха. Но молчит. Нет больше голоса, нет больше его рядом.
Есть понимание. Равнодушное, холодное, безжалостное, словно чужое.
Я снова, вернее, опять ошиблась. Ошиблась, подменив алмаз стекляшкой.
Да… я не знаю, как смотрят матери на своих детей после долгой разлуки. Я лишь знаю, как я бы смотрела на Могами Саену, если бы довелось встретиться.
С ненавистью.
Не с любовью.
Потому что на ее лице, обращенном ко мне, не было любви. Она не касалась меня так, как на моих глазах к щеке своего сына касалась Джулия Хизури.
Заплакать бы, но слезы давит боль, не выпускает из сердца, которое сейчас рвется от ужаса непоправимости случившегося.
Я испугалась повторения – и снова ошиблась. Забыла, что молния дважды не бьет в одно и то же место, в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Разве я сама не считала, что он – не Шо?!
Фотография медленно ложится набок.
Считала. Верила. Но стоило появиться маленькому сомнению – и я бежала. Разорвав, разбив все то, что было между нами.
Перед глазами, закрывая экран, вновь появляется красивое окаменевшее лицо со следом пощечины.
Сама перечеркнула его попытку дотянуться…
«Тебе этого не надо»
Верно… Если я так легко подменяю любовь чем угодно, кроме истины – значит, мне этого не надо… Я так и сказала тогда…
Левую сторону груди начинает стягивать осушающая, резкая до темных точек в глазах боль.
Мне надо… но поздно… Твой голос был полон такой же боли… Я лишь могу представить, что ты чувствовал, когда понял насколько я сомневалась в тебе… насколько я унизила тебя своим предположением, своим отказом, своим нежеланием поговорить и разобраться… своим неверием в те два года, которые мы провели рядом друг с другом…
Резкая судорога боли выбивает остатки воздуха из легких.
Прости, Рен… Похоже, все, что мне доступно – это ненавидеть… И я успею до этой темноты возненавидеть себя…
Белый потолок почему-то очень напоминает больницу. Как и мужчина в белом халате рядом со мной.
- Доброе утро, мисс Могами. Как самочувствие?
Я молчу.
- Осторожнее надо быть все-таки, - он улыбается и грозит пальцем. – Вы такая молодая, такая красивая – и уже довели себя до сердечного приступа. Нельзя же так.
- Я… - не узнаю собственный голос и замолкаю.
- Хорошо, что вас быстро нашли ваши коллеги – если бы еще немного, и мы бы не дали гарантий, что все будет в порядке. Вы и так проспали почти девять часов.
Черт бы побрал этих коллег!..
- Зачем… зачем вы меня…
- Уу, - доктор сокрушенно качает головой, не давая мне договорить. – Мисс, неужели несчастная любовь? Ну, глупо доводить себя до такого из-за какого-то парня…
Я лишь закрываю глаза.
Все тело просто выкачано. Нет сил даже возражать…
- Ладно, отдыхайте. Поправитесь скоро – организм молодой… - он идет к дверям и уже оттуда говорит. – Как врач, могу прописать лекарство от несчастной любви – новую любовь.
Я даже рассмеяться не могу ему вслед.
Новую?! Новую любовь?!
Зачем?? Чтобы снова ошибиться?! Чтобы снова спутать ее с чем угодно – только не понять, что она настоящая?!
Спасибо, не надо…
Я лучше буду ненавидеть. Себя, любимую…
Каламбур. Строго в моем стиле.
Сна нет. Просто закрытые веки.
И собственные мысли, которые от обстановки никуда не делись. А жаль.
Я могу сердиться и обижаться за все, верно? За молчание Куона Хизури, когда было столько поводов сказать… За молчание Куу Хизури, когда он просил сыграть его сына…
Но – я не знаю причины молчания. Я лишь могу перебирать воспоминания, когда Цуруга Рен вдруг становился Куоном Хизури – я уже успела вспомнить, когда это происходило. Перебирать и понимать, что он постепенно переставал бояться проявлять самого себя при мне.
Короткие приступы необоснованной ярости и слишком импульсивного поведения, страх в глазах, необъяснимая нежность в улыбке – я была избранной, той, кто видел его настоящего…
И обменяла.
На мнимый покой. На этот потолок. На тянущееся жевательной резинкой время. На выматывающие душу мысли.
На горькую пустоту в сердце. На холодное замлевание пальцев рук. На железобетонную тяжесть в плечах.
Нежелание двигаться. Вообще. Оставьте меня здесь. Отпустите меня в темноту.
У меня лишь…
Тихий скрип двери. Через длинные секунды – едва заметный скрип стула рядом с кроватью.
Я ведь никого не звала. Ни врача, ни медсестру, ни тех, с кем снималась на взморье…
Тишина угнетает, и я открываю глаза.
- Прости меня.
Это ведь… неправда? Сон? Иллюзия, глюк, галлюцинация… Что угодно – но не может сейчас Цуруга Рен сидеть рядом с моей кроватью в Австралии!!!
Он смотрит на свои руки, словно видит впервые, а я не могу оторвать взгляда от его профиля. Идеального, но – растрепанного. В волосах, в едва заметной небритости, в чувствах.
Зачем он здесь?..
Мне становится смешно от ирреальности моей жизни. Почему снова?.. Я ведь освободила себя от повторения попыток понять любовь… Я возненавидела себя в попытке защититься от любви…
Но как защититься от нападения любви?! Когда она сама приходит и снова пробует ухватить меня за щеки, чтобы заглянуть в глаза?!
Ненавидеть?
- Хочешь… - слова с трудом даются, но я все-таки пытаюсь, - я буду ненавидеть тебя?..
- Не хочу, - он скупо качает головой, не поднимая ее. – Хочу, чтобы любила.
- Я… я не умею любить… - я слышу, как в моем голосе сама собой появляется вина. Но ведь действительно – не умею любить!! Не понимаю, не разбираюсь, не вижу!
- Я тоже… - обращенный ко мне уголок рта чуть дергается, и Рен внезапно бессильно выдыхает. - Если бы умел, не совершил столько ошибок…
Ошибок?.. Кажется, я окончательно тупею – не могу ничего понять... Может, потому, что все мои мысли сейчас стремительно заполняются безудержной радостью от его присутствия рядом??
- Каких?..
Он поворачивает голову ко мне.
Во взгляде – отчаянье, тоска и…
На левой скуле – ссадина.
Откуда?!! От пощечины не должно было остаться такого! Да и две недели прошло!...
- А… - я с трудом поднимаю тяжелую руку и указываю на свою щеку. – Это откуда?..
Кривая ухмылка. В темных глазах – необычайно знакомое выражение. Наверняка, если мне дадут зеркало, в моих глазах будет точно такая…
Ненависть к самому себе.
- За дело, - он вновь опускает голову, утыкаясь взглядом в свои руки. И внезапно, на мгновение, напоминает провинившегося старшеклассника, которого первый раз застукали за курением.
Были бы силы – захихикала бы…
Интересно все же – кто? Может, на съемках?..
- Такарада.
Я смотрю на него, не понимая:
- Что – Такарада?
Он касается ссадины:
- Такарада врезал.
Я счас упаду в обморок!!!
- Чево?!
Его голос звучит уже непроницаемо:
- Когда узнал, что я тебе позвонил после е-мейла.
Вон оно что…
Пытаюсь представить картину – и не могу. Наверное потому, что никогда не видела президента в таком состоянии, чтобы кулаком…
Молчание задумчивое. И напряженное.
Неужели Такарада-сан настолько беспокоится за меня, что готов даже любимого актера замордовать?..
Почему?
И ведь наверняка он тоже здесь… Значит, ему позвонили сразу же…
- Прости меня, - теперь в его голосе звучит усталость, вселенская и тяжелая. – Мне… мне действительно не следовало тебе звонить.
- Ты… был злой…
Снова ухмылка. Не улыбка, именно ухмылка. Горькая, до сдавленного горла.
- Был. В таком состоянии мне вообще нельзя на люди показываться, - он медленно поворачивает ко мне лицо. На губах по-прежнему ухмылка, которая одновременно и отвратительная и притягательная. – Я просто взбеленился от своей глупости и от твоей…
- Глупости, - я с трудом, но киваю. – Я понимаю.
Грусть в его глазах почему-то просто невыносима:
- Понимаешь? Даже несмотря на то, что я оскорбил тебя?
Мысли вновь растерянно кружатся вокруг его фразы, как пчелы вокруг красивых искусственных цветов.
- Как… оскорбил?..
- В аэропорту, - слова звучат так тяжело, словно он стоит на плахе. – Я ведь уподобился Фуве…
Уподобился?
Я прикрываю глаза, вспоминая поцелуй.
Считала ли я это оскорблением?.. Тогда – да. Ведь я не понимала, зачем… Вернее, я понимала все по-другому…
А он? Как он понял мои слова?.. Мои действия?..
Ведь я тоже оскорбила его… До глубины души, до самого нутра!..
Становится страшно, и я поспешно открываю глаза.
Он все так же сидит боком ко мне, повернув голову в мою сторону. И не успевает убрать с губ немного грустную улыбку с едва заметной нежностью.
Сердце начинает биться быстрее.
Что мне сказать?? Что?! Имеют ли смысл слова, когда он вот так ждет… Когда моя собственная душа уже рвется к нему, невзирая на обиду и собственные ошибки.
- Ты… не Фува.
В серых глазах удивление, а затем в них проступает надежда.
А я уже не хочу надеяться – я устала от пустых, неоправданных надежд.
Я просто хочу знать.
- Я хуже.
Я киваю и протягиваю к нему руку:
- Мне нравится.
- Честно?
Его пальцы, горячие, сильные, переплетаются с моими.
- Честно.
- Девушкам нравятся плохие парни?
Я поддаюсь на шутку и улыбаюсь, не отводя своего взгляда:
- Девушкам нравится Цуруга Рен. А вот кто ему нравится – вопрос.
- Животрепещущий? – кровать чуть прогибается под его весом, когда он садится на ее край и опирается на руки, нависая надо мной.
- Еще как…
Глаза в глаза. Его в мои. Живые в живые.
В голове ни одной мысли. Вообще. Я просто смотрю на него и улыбаюсь. По-глупому, не в силах удерживать разъезжающиеся губы.
А он вдруг становится очень серьезным:
- Я люблю тебя, Могами Кёко.
Если у меня сейчас случится сердечный приступ – не страшно же? Вокруг врачи, аппаратура… Хотя не надо – вторая ссадина точно не украсит Цуругу Рена.
- Давно?.. – вопрос такой же глупый, как и мое лицо сейчас.
- Догадайся сама.
Да я и так знаю… Мне же исповедовался в том, что влюбился в шестнадцатилетнюю…
- Два года.
- Вот именно.
От его улыбки, немного коварной, немного печальной, немного обвиняющей, сердце замирает, будто и нету его в груди.
- А… я не помню когда…
- Совсем?
Я киваю, отводя взгляд от серой глубины на ссадину.
Он явно ждет. А мне…
Страшно… Почему-то всегда проще было все это представлять в мыслях, в мечтах, выкрикивать-вышептывать наедине между всхлипами… Но вот так, глядя ему в глаза, видя его улыбку – страшно.
Но ведь я хочу – любить, видеть, иметь право, чувствовать…
Набираю воздуха в грудь и выпускаю его, когда серые глаза становятся насмешливыми.
Ну вот, сбил все настроение…
- Что? – он не двигается, все так же вися надо мной и опираясь руками по обе стороны подушки.
- Ничего… - я отбрасываю все лишнее и шагаю на грабли. – Просто… я люблю тебя…
- Как кого?
Мне становится смешно и одновременно обидно на себя саму за такое уточнение. Ну да, понимаю…
- Как сенпая, как друга, - я тороплюсь говорить, чтобы не дать ему отпрянуть, - как актера, как человека, без которого не могу… - прикасаюсь пальцем к его ссадине, - как Цуругу Рена, как Хизури Куона, как Каина… - моя ладонь полностью прижимается к его щеке, вернее, он сам прижимается к моей руке, - … как единственного, от кого буду ждать… - горло окончательно перехватывает.
Ты ведь понимаешь, да?! Понимаешь, что я хотела досказать?!
Понимает.
Теперь все по-другому – и прикосновение к губам… и чувства, которые клубятся в душе… и осторожная нежность, с которой соединяются языки…
Задыхаюсь. Сердце колотится так, что, кажется, меня просто подбрасывает на кровати.
- Дышать носом можно, - тихий смех едва пробивается сквозь грохот барабанов тайко в моих ушах.
- Наверное… - спорить или парировать нет ни сил, ни желания – слишком тесно в груди от всего. – Прости…
- За что уже?
Я осторожно пытаюсь разгладить пальцем складку между его сдвинутыми бровями:
- За все.
За мои страхи, неуверенность, глупость, ошибки, нежелание… Я успею ведь за все выпросить прощения?..
- Тогда оптом и прощаю, - он серьезно кивает. – А мне скидки на прощение будут?
Будда, он похож на мальчишку сейчас!.. Я невольно хихикаю:
- Взаимозачетом.
- Согласен.
Губы к губам, дыхание к дыханию…
- Кажется, тебе было запрещено появляться тут до моего разрешения, - голос от дверей звучит необычно холодно.
Рен оборачивается, а я выглядываю из-за него, уже догадавшись.
Такарада-сан. Не похожий на самого себя – неподвижное лицо с сурово поджатыми губами, в вполне обычном строгом костюме.
Хочется провалиться на месте от этого взгляда, который, кажется, проникает аж в подкорку, анализирует, раскладывает меня саму по полочкам.
- Ну и чего смотришь так на меня? – президент надменно вскидывает одну бровь, становясь необычно похожим на Рена, когда тот считал мои слова полной глупостью.
Может, они родственники?..
Рен молча разворачивается ко мне, и я вижу мрачно-ехидную усмешку в уголках губ.
Противостояние? Когда оно началось? Когда Такарада-сан ударил его? Или раньше? Если вспомнить – президент всегда относился к нему с язвительной снисходительностью, словно не считал нужным его хвалить…
Или же – любимых детей, за которых болеешь всей душой, всегда держишь в строгости?
Такарада-сан подходит ближе, и мне очень хочется спрятаться под одеялом. Ведь если подумать – из-за меня весь сыр-бор…
Рен ловит мой взгляд, и неожиданно улыбается – уверенно, нежно и до слез на глазах счастливо.
- Выйди, - президент протягивает сотовый, который звонит на виброзвонке, - и поговори.
Длинные ресницы прикрывают на мгновение серые глаза, и я понимаю, что он пытается взять себя в руки.
Злится. Вернее, в ярости.
Вижу, чувствую, понимаю.
Тоже в душе раздражение и досада на то, что наше личное, сокровенное пространство нарушили… Вторглись в то случайное чудо, где были только мы и наши чувства…
На лице Рена уже непроницаемая маска вежливого интереса, и он берет сотовый, поднимаясь с кровати.
Не уходи… Я даже зажму уши руками, только не уходи…
Ловлю взгляд Такарады, и снова появляется желание спрятаться под одеяло.
Он дожидается хлопка дверью, довольно демонстративного, и подходит к окну, вглядываясь вдаль за стекло.
- Понимаешь, как бы Рен не упирался и не отнекивался, он любит свою мать…
Да, любит. Его улыбка тогда, когда я заметила их, говорила это прямо, открытым текстом. Не для меня, правда, но…
- И когда Джулия появилась на пороге моего особняка, я решил, что пора расставить точки над «i». Они ведь не виделись семь лет.
Я медленно сажусь на кровати, подтягивая ноги к груди, укрываю их одеялом и смотрю в его спину.
Не виделись, да. Куу говорил, что сын покинул их в пятнадцать. Но - почему Такарада-сан рассказывает мне это?.. Словно оправдывается…
- На Рена не обижайся за молчание о ее приезде – это я запретил говорить. И сократил все ваши совместные проекты.
До меня только сейчас доходит - а ведь действительно, почему Рен не упомянул, что это Джулия, за все три с лишним недели?.. Мог бы просто представить, отговориться общим модельным бизнесом…
- Зачем?.. – вопрос занимает сейчас все: голову, сердце, душу. – Зачем…
Такарада-сан устало выдыхает и поворачивается ко мне, складывая руки на груди:
- Хотел защитить тебя и вас от Джулии. Тебе ведь незнакомо такое понятие, как материнская ревность?
Материнская ревность?!
- Вижу, что нет, - он кивает моей озадаченности. – Джулия помешана на сыне. Впрочем, Куу далеко от нее не ушел. Правда, любовь у них удушающая, не видящая ничего, кроме объекта любви…
Ну, достаточно вспомнить, как Куу рассказывал о сыне… Но разве это плохо – когда родители любят своих детей?
- … и свои понятия о том, как должно быть представлено счастье их… отпрыска, - Такарада-сан морщится. – Но если Куу вроде как более, - он выразительно крутит пальцем у виска, - рационален, то Джулия полностью помешана на сыне. Понимаешь?
Я пытаюсь представить себе такое.
Фува-сан любила Шо. Так же?
Не знаю…
- Вряд ли, Такарада-сан…
- Это точно. Пока сама не родишь – не поймешь, - он вздыхает. – В общем, по мнению Джулии у Куона может быть только одна важная и главная женщина в жизни – она сама. Ибо только она сама знает, что надо ее сыну, только она может о нем правильно позаботиться. Все. Точка. Возражения не принимаются.
- А…
- Не сталкивалась с такими матерями?
- Нет. Моя меня не любила, а мама Шо заботилась обо мне без такого…
- Вот и я о том же. Потому и пытался защитить тебя от Джулии.
- Зачем??
- Подумай сама, - он обходит мою кровать и становится в ногах, внимательно глядя на меня.
Одна женщина в жизни, помешана на сыне, уверена, что знает, в чем его счастье, ревнует…
Видимо, ответ, очевидно, написан у меня на лбу, потому что Такарада-сан кивает:
- Она тебя уже возненавидела. Заочно. Куу ведь хитрить с ней и молчать не умеет. «Дочка в Токио», «с Куоном очень близки» - она мне сама процитировала его в вечер прилета и потребовала убрать тебя из окружения Рена. Иначе грозилась сделать все, чтобы ты сама ушла из агентства. Видимо, разлука с ее обожаемым «мальчиком» даром для психики не прошла.
Интересно…
Мне становится смешно.
Я сама себя убрать не смогла от него, а тут кто-то посторонний… пусть даже его мать… пусть даже и королева…
- Рен, кстати, поддержал мою идею руками и ногами, - президент постепенно становится тем, кого я знаю два года. – Мы всячески разводили вас обеих, чтобы не спровоцировать ее на какие-либо поступки. Вот только… надо было все-таки тебе сказать, хоть немного предупредить. Прости меня, Могами-кун.
- Все в порядке.
- Ну да, что ты еще можешь сказать, - отмахивается он. – Но глядя на твое бледное лицо – не верится.
- Такарада-сан, вы сказали, что она меня уже ненавидит…
Кивок, и я невольно улыбаюсь, не обращая внимания на его удивление.
Мне ли бояться ее ненависти?
Рен появляется как шинигами – мрачный, злобный, полный какого-то недоброго веселья.
- Что хотела Джулия?
- Она возвращается.
- Куда?!
- В Японию, - он снова садится на мою кровать лицом ко мне и складывает руки на моих коленях.
Я смотрю в темные глаза человека, которого люблю всем сердцем, и улыбаюсь.
- Почему ты веселишься?
- Потому что будет интересно познакомиться с ней.
В его взгляде удивление, беспокойство и недоумение:
- Почему?
- Потому что я умею ненавидеть в ответ, - я развожу руками, вызывая у Рена ответную понимающую улыбку. – Это ведь гораздо проще, чем любить.
- Мда… - задумчиво тянет Такарада-сан и идет к дверям. – Все-таки вы слишком похожи. Даже не по себе становится насколько.
- Мы две половинки, - в серых глазах уверенность, от которой мурашки бегут по спине и становится сладко-щекотно в животе.
- Ага, - я киваю.
Две половинки, два кусочка паззла, которые строго друг под друга.
- Джулия может быть… - Такарада-сан останавливается на пороге и оборачивается на нас, - настоящей фурией, Могами-кун.
Я осторожно отвожу черную челку со лба Рена:
- Это мелочи, - вижу в его глазах веселье и уверенно киваю снова. – Просто мелочи. Фурия – не фурия, Джулия – не Джулия…
- Могами-кун, - президент протягивает мою фамилию с такой тоской и обреченностью, что я удивляюсь и выглядываю из-за плеча Рена. На лице Такарады-сана гримаса. – Ну хоть ты не становись такой, как этот… мерзавец, а?!
- Вы не понимаете, - Рен притягивает меня к себе, обнимая, и я тороплюсь успеть объяснить, - нас уже никто не разлучит. Ни материнская ревность, ни ее ненависть, - обнимаю Рена за шею, с трудом держу взгляд на поджавшем губы мужчине в дверях. Мне уже не терпится заглянуть в серые глаза, ощутить тепло губ, почувствовать, что за спиной появляются невесомые крылья. - Захочет Джулия – я буду любить ее, по крайней мере, я очень постараюсь… Но и ненавидеть я тоже умею. Качественно и со вкусом.
- Мне так и процитировать тебя? – Такарада-сан прищуривается.
- Ага. Прямо так…
Все, больше не могу!!
Серебристо-стальная глубина манит, зовет, завораживает, заставляя забыть обо всем, обо всех, о целом мире.
Какая мне разница – как ко мне будут относиться те, другие люди, которых я пока не знаю или не очень знаю. Ненавидеть, любить, равнодушно смотреть, сплетничать…
Есть он и есть я. Есть наша жизнь.
И это я буду защищать любой ценой. Нас. Обоих. От всех.
Рен смеется мне в губы:
- У тебя выражение камикадзе.
Я фыркаю ему в нос:
- А сам?
- Будет… - он мотает головой, а затем улыбается. Как улыбался Каин на вызов Мурасаме. Пуская же такую волну легкого страха, возбуждения и азарта по спине, - весело. Предупреждаю сразу.
- Кто предупрежден, тот вооружен, - я чувствую, как в душе все ликует. Ну вот, семейство Хиллов на выезде… Как там сказал президент – мы похожи. – Я тебя никому не отдам.
- Аналогично, - его глаза вспыхивают недобрым предостережением неизвестным пока желающим. – Ни богу, ни дьяволу, ни кому-бы то ни было. Даже если он – моя мать.
Его губы такие… жадные, требующие, возбуждающие… Сердце волнуется в груди, но я не обращаю на это внимание.
И на мелочи в нашей жизни я тем более не буду обращать внимание. У меня уже есть тот, кто владеет им на все сто процентов.
А остальное – не важно.
@темы: награфоманила по Skip Beat!
-
-
24.03.2012 в 00:11-
-
24.03.2012 в 00:15За что?
-
-
24.03.2012 в 06:36-
-
24.03.2012 в 11:57-
-
24.03.2012 в 12:59Ну просто ты всегда так классно пишешь.